На днях на записи одной телепрограммы участники единодушно признали, что накопительные пенсии терпят крах. И я даже добавил, что счастливую старость обеспечивает лишь вхождение в клан геронтократов, – другие схемы не действуют.
Дело было в Питере, на телеканале СТО. И, может, потому, что в Питере, а не в Москве, это лихая такая была запись – с криками с зрительских мест, чуть не с драками в московских студиях драк не бывает, потому что там вместо зрителей сидит оплаченная по 400 рублей в день на брата массовка. Она ведет себя тихо, – впрочем, и слова ей никто не дает. Ну, а за столом вместо драки сошлись в трогательном союзе такие разные люди, как отец-основатель «Яблока» Болдырев, депутат-единоросс из местного заксобрания и ваш покорный слуга.
С крахом российских накопительных пенсий было все ясно. При темпе инфляции в 10% пенсионные фонды должны вкладывать деньги либо в проституцию, либо в кокаин, чтобы опередить рост цен: сейчас средняя доходность фондов составляет около 6,6%. А значит, распределительная система – единственное, что остается, и можно обсуждать лишь детали: например, установить возраст выхода женщин на пенсию в 60 лет или все же в 65 («Нельзя повышать возраст в стране, где люди не доживают до выхода на пенсию!
Я трех сыновей вырастил и замуж выдал, а остался с ничем!» – взревел какой-то пенсионер в зале. Я с интересом посмотрел на мертвеца. Окружавшие его пенсионерки, согласно статистике, проводили на пенсии 18 лет – это европейский рекорд. «Надо было сыновей женить, тогда бы остался с внуками», – пробурчал кто-то).
Тут Болдырев разумно напомнил и про мировой кризис накопительных фондов. Эти фонды обязаны вкладывать деньги лишь в бумаги высшей степени надежности, ААА, а к таковым неизменно относились долговые обязательства США. «Относились» – потому что Standard & Poor’s уже заявили о возможном снижении рейтинга, а значит, о падении цены обязательств, а значит, косвенно предупредили всех и о падении накопительных пенсионных выплат.
Зал выслушал доклад в гробовой тишине. Возможно, кому-то это было внове, но я довольно давно понял, что вовсе не «западная» двух- или трехуровневая система (распределительная + накопительная + корпоративная пенсия) производила улыбающихся пенсионеров в цветастых шортах, что куролесят по миру.
Во-первых, она была не так уж и велика, поскольку доходы западного среднего класса не так уж велики: в Европе средний класс стартует где-то от 15 тыс. евро в год (это без налогов и расходов на жилье). И если западные пенсионеры спят спокойно, так это не от размера пенсий, а от окончания периода моргеджа, то есть выплат по ипотеке.
Во-вторых, те пенсионеры, что живут припеваючи, живут так не благодаря пенсии, а благодаря преимуществам, которые дает вхождение в класс геронтократов – если, конечно, они подсуетились туда войти.
Вообще-то геронтократия – это правление стариков. У нас оно было при позднем Брежневе. Но сегодняшняя западная геронтократия – нечто куда большее. Нынешняя геронтократия – это феномен парадоксального роста находящихся в руках стариков акций, бизнеса, недвижимости, который создает им не просто преимущества перед работающими молодыми людьми, но кратные преимущества. Живя в Лондоне, я был потрясен, узнав, что мама английского приятеля получает пенсию в 250 фунтов (12500 рублей). Она долго была домохозяйкой, не слишком заботилась о будущем. «Ты ей помогаешь?!» – спросил я.
Но приятель, усмехнувшись, ответил, что его мама – богатый человек. Квартира в Лондоне, дом в Оксфордшире. Сдает и то, и другое, а сама живет на вилле в недорогой Испании, где лучше климат. Я сунул нос в пенсионерскую экономику и обнаружил потрясающую вещь: старики питались кровью молодых. В итоге лондонец со средним доходом никак и никогда не может купить средней лондонской квартиры (аналогично сегодня в Париже и в Москве, вообще везде).
Просто потому, что люди стали долго жить, и квартиры в их собственности стали находиться так долго, что, дорожая чуть-чуть быстрее инфляции, с годами превратились в сверхтовар, в рентный капитал. И молодые вынуждены платить эту ренту пожилым.
Молодой сегодня должен корячиться всю жизнь, – и тогда, когда он состарится, молодые начнут корячиться на него. (Тут закивал головой депутат от «Единой России», сказав, что в питерском заксобрании процентов 80 депутатов – миллионеры, так что лично он за идею отмены депутатских спецпенсий: они всех раздражают, но никого из миллионеров не спасают).
И вот этот-то собранный к старости рентный капитал, коллекция сверхтоваров старость и обеспечивает. Потому что даже «однушечка» в панельном доме, сдаваемая на лето, проводимое в садоводстве, дает куда более надежный доход, чем любая пенсия в результате хоть какой реформы. И получается, что кто не успел, тут опоздал. И жить – и планировать жизнь – нужно так, как будто и не будет никогда никакой пенсии. И на этой оптимистической ноте съемка программы завершилась. А я себя хлопнул по лбу, потому что не успел сказать самое главное, не имеющее, впрочем, никакого отношения к экономике.
Я не успел сказать, что чем интенсивнее люди проживают жизнь, тем меньше у них страх старости и смерти. Бедные, одинокие старики так и хватаются за старые шмотки, не решаясь выбросить, что те играют для них роль квитанций, накладных, подтверждающих, что они действительно жили.
А того, кто интенсивно живет, не пугает, что, когда он умрет, он него вполне может остаться мертвое тело да флеш-карта с архивом. Впрочем, в эпоху интернета можно обходиться уже и без флеш-карты.
