— Может бы-ы-ыть…
— Так вы его видели или нет?
— Может бы-ы-ыть…
— И вы можете сказать, куда он поехал?
— Может бы-ы-ыть… А что вам, собственно, нужно от прекрасного принца? Вы с ним что, знакомы?
— Может бы-ы-ыть…
— Я имею ввиду, вы с ним лично знакомы?
— Он спал в моей постели! Что может быть более личным?
Ты не можешь видеть того, что вижу я, ибо видишь только то, что видишь. Ты не можешь знать того, что знаю я, ибо знаешь только то, что знаешь. То, что вижу и знаю я, нельзя просто взять и приплюсовать к тому, что видишь и знаешь ты, ибо они различны по своей природе. И заменить одно другим тоже нельзя, ибо тогда мне придется заменить всего тебя мной.
Живу я один. Привык. Ощущаю себя более чем уютно. Ненормально это? Не знаю. Возможно, это ненормально для одиночек, которые проживают так всю жизнь. А у меня бывало всякое. И жена, которую любил. И женщины, которые открывали мне вертикали и горизонтали душевных удовольствий. И периоды обнуления, когда вертикаль пересекалась с горизонталью. Не унывал никогда. Теперь глубоких отношений не завожу. Не вижу в этом никакого смысла. Поверхностные взаимности случаются от состояния души. Чаще я мрачен и нелюдим, но иногда на меня нападает веселость, а, порой, я счастлив настолько, что брожу по улицам с цветущей физиономией, точно городской сумасшедший. Публичности сторонюсь, потому что публичность всегда сопряжена с размытостью суждений. Кто меня хоть немного знает, слышал о том, что больше всего на свете я не терплю жанр сериальной пошлости, где сам бес не бес, а лишь жалкий паяц на зарплате у мастера. А страстишки – мыльные пузыри. Не могу я терпеть и сентиментальностей. Слюнявую болезненную форму общения я прижег раз и навсегда одной мыслью: «Не желаю впускать в свою душу разъедающий напиток неразвитых страстей. Слезы бывают разные. Я готов склонить колени перед слезами покаяния или острого ощущения бессмысленности бытия, но никогда не приму бытовой слезливости – сентиментального отношения к чужим ролям чужого кино». Иными словами, серой промежности не переношу. Хотя и живу в ее эпицентре.
Однако при этом сама плоть иногда требует стать героем какой-нибудь мелодрамы при условии, что я вполне осознанно отделяю актерство от существа жизни. Игра, игра, игра. Давно выскочил из этого возраста, но порой хочется поиграть в жизнь, исполненную страстей и переживаний. Для человека, лишенного всех зубов и половины памяти, эта игра сродни бодрящему напитку. Пусть это лекарство от скуки. Какая разница! Главное – избегать уныния, ибо уныние – страшный грех, из которого рождаются отвратительные идеи и мысли. Счастливый, радостный, влюбленный человек увлечен добром и веселостью. Мрачный тип ковыряется в собственных болячках, как мазохист-самоед. А расковырявши свои язвы, приступает терзать раны близких людей. Болезнь души рождает осуждение, осуждение углубляет болезнь. Мрачность, что яма, чем больше из нее берешь, тем глубже она становится. Не дай бог залезть в нее. Она как болото – начинаешь выбираться с грубыми усилиями, затягивает сильнее. Тут либо вытягивать себя за волосы как барон Мюнхгаузен, либо осторожно звать на помощь. Начнешь орать во все горло, и себя глубже усадишь, и помощников распугаешь воплями. Вопросы веры – это пожар. Нет времени для философских размышлений.
Товарищ Спиридонов, тут и Кутузова, и Ленина, и геройскую звезду дают за то, чтоб побольше набить народу. Сколько наколотили и наших, и ихних. Какую же звезду — наверное, кило на два — надо вашей дочке дать, что она в такой каторге жизнь новую принесла.
Старик тостов говорить не стал и другим налить не предлагал – он отхлебнул вина и с видом знатока покачал головой:
— Улей и сад, — негромко произнес он. — Да, это славное вино. Ах, какое было солнце в Андалусии, какие женщины! Как они меня любили, как почитали. Увы, увы им, увы им всем, ибо те, кто любит, должны помнить о том, что частенько отданная любовь возвращается дарителю в виде трехкратных мук.
Весёлая картина — коза дерёт Мартына, – пробормотал я. – А вот наоборот – Мартын козу дерёт.
Разве живейшие лучи мира идеального не ласкают взора, меж тем как самый мягкий сумрак мира физического ранит его беспрестанно? Не от знания ли рождается мудрость? И что есть безумие, как не безмерность желания или же могущества?
Мысль — это ключ ко всем сокровищницам, она одаряет вас всеми радостями скупца, но без его забот.
Американцы — люди желудка. А когда человек ест — это всегда заметнее и понятнее, чем когда мыслит. Каждый из нас ест, а вот мыслит…
В любой газете или на любом телеканале предлагается готовое мнение. Или несколько на выбор — выбирай любое! Самому думать не надо, бери готовое, подготовленное докторами наук, специалистами. Зачем тебе думать самому?
Что для них идеи сердца?.. Идея желудка проще… понятнее…
Хотите учить других — сами сначала поучитесь! Пока люди не поумнеют, ничего с ними не сделаете. А поумнеют — без вас поймут!..
Я могу творить по своему образу и подобию, но никогда не стану создавать целый мир, населенный миниатюрными копиями меня. Для меня важна свобода воли. И она будет у моих созданий — им на славу и на беду.
Корову свою не продам никому – такая скотина нужна самому.
Ведь, когда ты кого-то любишь, надо сначала убедиться, любят ли тебя, а то от такой погони будет больше вреда, чем толку.
— Чего мне бояться? В моем возрасте мне бояться нечего. Живем в таком мире, что бояться надо вам. Чаю с мятой?
— Почему бы нет?
— А в ваше время мир был другим?
— Он был столь же злым. Но зато более вежливым.
Со всеми этими духами, с их демонстрацией широкой публике, Эйзенхайм дал нам убедительные доказательства бессмертия человеческой души. Душа реабилитирована перед лицом современного научного материализма. Его спиритические опыты поднимут человечество на новый моральный уровень.
Говорят, товарищ комиссар, что при коммунизме все станут получать по потребности, это как же тогда будет, если каждому, особенно с утра, по потребности — сопьются все?
Два раза ничего не повторяется.
