Цитаты из книги «Парижские тайны»

Будем неустанно повторять: общество думает о каре и никогда не заботится о предотвращении зла.
Одного преступника приговаривают к пожизненным каторжным работам… Другому отрубают голову… У обоих осужденных остаются маленькие дети.
Будет ли общество проявлять заботу об этих сиротах? О сиротах, которых оно само же и породило, лишив их отца всех гражданских прав или обезглавив его? Станет ли оно заботливым опекуном, предупреждающим беду, заменив того человека, которого закон объявил гнусным изгоем, или вместо того человека, которого казнили по воле закона?Нет… Ядовитый гад уничтожен, стало быть, уничтожен и яд, который он источал, — полагает общество.

Наделенная ясным, тонким, а порой и лукавым умом, она умела беззлобно высмеять множество самодовольных людей, которые постоянно выставляют напоказ одни свою благодушную физиономию счастливых дураков, другие — надутую физиономию спесивых глупцов… «Эти люди, — шутливо говорила г-жа д’Арвиль, — проводят жизнь как бы танцуя в одиночку перед невидимым зеркалом и сочувственно улыбаясь ему».

В разгаре обрушившихся на человека невзгод наступает такая пора, когда будущее рисуется столь ужасным, что даже самые энергические натуры, не решаясь взглянуть прямо в лицо своим бедам, закрывают глаза и стараются обмануть себя безрассудными иллюзиями.

… постоянно слыша эту старую пустозвонную погремушку, блестящую и громкую, видя этот надутый мыльный пузырь, великолепно разукрашенный, но никчемный, который являет собой театральную и ребячливую сторону верховной власти, монсеньор еще острее чувствует всю тщету этого бесплодного великолепия и, в силу контраста, ему приходят при созерцании блистательного камергера самые серьезные и плодотворные мысли.

Склонность к анализу, умение сравнивать и самокритичность — непременные качества живого ума. Людей бойких и гордых он заставляет во всем сомневаться и восставать против всех. Людей робких и застенчивых он заставляет сомневаться в себе и восставать против себя. Мы осуждаем первых, но они сами оправдывают себя. Мы оправдываем вторых, но они сами себя осуждают.

Если человек, честно живущий среди честных и уважающих его людей, заслуживает внимания и поддержки, то человек, остающийся честным среди самых что ни на есть отъявленных мерзавцев, заслуживает особого внимания, поддержки.

Правосудие, — произнес Гобер, язвительно рассмеявшись, — это как мясо… слишком дорого, чтоб его ели бедные люди… А вот если речь идет о том, чтобы выслать их в Мелен, поставить к позорному столбу или отправить на каторгу, другое дело… тогда вершат суд бесплатно… Голову рубят тоже бесплатно… все бесплатно…

Странный, фатальный символ! Мы представляем себе правосудие богиней с повязкой на глазах; в одной руке – карающий меч, в другой – весы, на которых взвешиваются доводы защиты и обвинения. Но это не облик правосудия. Это облик закона, вернее человека, который карает или милует по своему усмотрению. Правосудие держало бы в одной руке шпагу, а в другой – корону, чтобы одной рукой поражать злодеев, а другой – увенчивать праведников.

Возвышенная любовь, если даже на нее не отвечают взаимностью, находит известное утешение в нежной дружбе, в чувстве уважения, которым женщина, достойная обожания, неизменно вознаграждает любящего ее человека, если она не может ответить ему более нежным чувством. Если такая награда и не утешает горе злосчастного возлюбленного, если его отчаяние столь же неисцелимо, как и его любовь, он может, по крайней мере, открыто признаваться в своей несчастной любви и даже гордиться ею…
Но чем можно вознаградить дикую страсть, плотское влечение, которое доходит до неистовства?

Государство тратит каждый год миллионы на бесполезные наказания за преступления. На эти огромные средства оно содержит узников и стражников, часовых и надсмотрщиков, эшафоты и палачей. Может быть, это необходимо. Пусть будет так. Но сколько тратит государство на вознаграждения добрых людей?

Доказывайте шестидесятилетнему, что он так же хорош и силен, как в тридцать лет, — это же азбука самой грубой лести! Но чем грубее лесть, тем она действенней…