Все это было, но это было не все.
Цитаты из книги «Ученик монстролога»
Доктор, конечно, был блестящим ученым, но, как у всех гениев, этот блеск имел узконаправленный спектр. Поваром он был отвратительным.
Это было нелепое видение, порожденное паникой, но в момент паники ты не чувствуешь ее нелепости. Паника обладает собственной логикой и силой.
Уортроп хмурился при упоминании о спиртном и часто высказывал недоумение, как люди могут с таким воодушевлением превращать себя в идиотов.
Мы во многом на них похожи: неразборчивые убийцы, движимые мотивами менее ясными и едва понятными, мы также яростно боремся за территорию. Единственное различие между нами и Антропофагами заключается в том, что им ещё недостаёт опыта в притворстве и фальши, лицемерии и лжи. Они ещё не обрели умения забивать и кромсать себе подобных, мотивируя это благими намерениями и благословением свыше.
Чувство было такое, будто я избежал страшной опасности — но какой? Так часто и бывает: чудовища, владеющие нашим сознанием, — не более чем наши собственные страхи и фантазии.
— Мы — рабы, все мы рабы, Уилл Генри.
— Некоторые из нас — рабы страха, другие рабы разума, третьи — основного инстинкта. Но все рабы, Уилл Генри, и все чему-то служим. Вопрос должен быть поставлен так: чему мы служим? Чему посвящаем себя? Выберешь ты служение правде или лжи, надежде или отчаянию, свету или тьме? Я выбираю служению свету, даже несмотря на то, что служба эта подчас проходит во мраке. Не отчаянье побудило меня нажать курок, Уилл Генри, моею рукой двигало милосердие.
Я не лезу в ложные споры; и то, что мы не видим фей, танцующих на лужайке, ничего не доказывает — ни их наличия, ни их отсутствия.
Абсурдное знание непреложной морали — целиком и полностью причудливое изобретение человека, капризная выдумка толпы. Нет никакой морали, кроме морали данного мгновения.
Только дурак считает доказанным то, что мудрый человек оставляет для дураков.
Воспоминания могут принести успокоение и укрепить дух, но они же могут обернуться армией призраков, лишающей последних сил.
Мы не можем остановиться, начав вспоминать что-то из своего прошлого. Пути назад уже нет и быть не может. Растревоженные воспоминания должны дойти до своего завершающего этапа. Тот же импульс, то же больное любопытство заставляет нас смотреть на несчастный случай, на канатоходца, упавшего с высоты…
Мы — охотники, но мы же и добыча!
Знаешь, почему человеческая раса обречена, Пеллинор? Потому что люди влюблены в сказку, что правила придуманные ими, должны соблюдаться всеми и всем.
Возможно, это наша судьба, проклятие человечества, — никогда не знать и не понимать друг друга. Мы создаём своё мнение о другом человеке, основываясь на его словах и поступках, и получается хрупкая конструкция, почти мираж, существующий только в нашем сознании.
Ребёнок беззащитен перед болезнью родителя, он не может видеть, как тот лежит в постели и страдает. Родители — они же как солнце над головой — всегда были, есть и будут, ребёнок себе и представить не может по-другому. Если слёг отец, где гарантия, что завтра солнце не упадёт в океан?
Мы часто мстим, когда прошло, уже много времени, тем кто ни в чём не виноват, кто всего лишь напоминает нам наших обидчиков. Мы грешим, причиняя им тот же вред, что причиняли нам, и тем самым до бесконечности преодолеваем боль, испытанную нами, передавая её дальше и дальше по цепочке.
«Возможность» — ещё не значит и «вероятность». Возможно, что завтра солнце взойдёт на западе, но это не значит — вероятно.
Нет одиночества более сильного, чем рядом с человеком, который не видит тебя в упор, занятый собственными делами.
Чудовища, владеющие нашим сознанием, — не более чем наши собственные страхи и фантазии.
