Андерсина познакомила меня со своей мамой. Она, конечно, не сказала: «Знакомься, мама, это Джо, он живет в сумасшедшем доме, и я теперь буду жить с ним». Но мы вместе сходили в театр.
Цитаты из книги «Записки Джо»
— У меня есть одна проблема, и я не знаю, как поступить. Джульетта смотрит на меня вопросительно. — Я не скажу тебе! — тут же предупреждаю я. — Почему? — она уже начинает смеяться, догадываясь, в чем дело. — Потому что ты все исправишь!
Что делать с этим августом мы не знали. Забирались только на подоконник и смотрели из распахнутого навстречу вечернему солнцу окна на разлинованный длинными тенями сад. Ощущение того, что я ещё чувствую в груди вечерний ласковый свет, грело меня и чуть радовало, позволяя теплиться надежде, что не всё потеряно. Но вот солнце пропадало за безмолвными верхушками деревьев, и приходилось смотреть правде в глаза: надежды не было.
С августом пришли грустные времена. Не знаю, как сказать по-другому. Грустные времена и всё тут. Захандрили буквально все. И милая, вечно смеющаяся соседка Люси, и любовь всей моей жизни прекрасная Андерсина, и ещё одна любовь всей моей жизни (тсс! Не стоит думать, что она должна быть одна) — несгибаемая Джульетта, и умудряющийся совмещать в себе непреходящее нытьё и жизнерадостный оптимизм, Кеттлер, и даже я, даже я, даже я… Меня зовут Джо. Я живу здесь уже пять лет. Все эти годы на земле не было никого счастливее меня. А затем пришёл август.
— Я читаю Атланта, и Кеттлер читает Атланта, и Люси! Это какая-то эпидемия! Все читают Атланта. — А я вышиваю, — говорит она.
А затем я возвращалась домой. Испытательный срок вышел весь. И я возвращалась домой. С чемоданом вещей, которые могли пригодиться мне в моей новой жизни. Жизни за стенами сумасшедшего дома. И вдруг у моего чемодана отлетели колесики и поломалась ручка. А идти было не близко. Я поднял чемодан, уложил его себе на голову и пошел по ночной дороге. Домой. Как хорошо, что я сумасшедший и могу делать то, что мне нравится, не оглядываясь на мнение других. Оно меня совсем не беспокоит. Мне нравится чувство основательности в затылке, когда макушку придавливает чемодан, набитый вещами моей новой жизни.
И всё же я люблю Новый Год. Это время, когда я беспристрастно заглядываю к себе в душу и вижу там пустоту. И мне не больно от этого. У меня есть я. Остальное приложится. Ведь я по-прежнему верю в чудеса. Даже если они не приходят и не сбываются. Чудеса для того, чтобы в них верить. До последнего. Пока есть силы. И когда их уже нет. Надо верить в чудо.
Джульетта смотрит на меня, а затем произносит это. Произносит так, что я каждой своей клеточкой чувствую плывущие по воздуху от неё ко мне слова и то, что они означают. — Я люблю тебя, — говорит она. — Я знаю, — отвечаю я, глядя на неё серьезно и нежно.
Мне лучше. Я не пью таблетки, прописанные доктором, и пропускаю его речи мимо ушей. Мне просто лучше. Я иду по вечерней дождливой улице мимо сверкающих витрин. Кажется, за ними тепло, сытно и уютно. Но и мне, устроив руки в карманах осеннего пальто, тоже хорошо.
— Я лохматая, — говорит мне Джульетта. — Ты красивая, — говорю я ей. — Это не взаимоисключающие понятия.
Я слежу за ним и думаю, что дело ведь не в прятках. Даже если я выйду на улицу и буду играть с детьми, мне никогда больше не ощутить той дрожи, вызванной полнокровным течением жизни по венам.
Но это не её вина, что её сложность сковывает меня по рукам и ногам и рождает во мне желание соответствовать норме, как укрытию. Норма — как средство спасения, как бегство от себя. Норма — как убежище для тех, кто не осмеливается быть собой.
