Цитаты Владимир Войнович

Он оказался обычным интеллектуалом. Голова большая, знаний много, а мысли ни одной. Пришлось аннигилировать.

Не далее как вчера, например, неизвестными злоумышленниками прямо под памятником Научных Открытий Гениалиссимуса была наложена огромная куча вторичного продукта и к ней была приложена записка: «Наш подарок Гениалиссимусу».
— О Гена, какое кощунство! — воскликнул отец Звездоний и, подняв глаза к портрету Гениалиссимуса, истово перезвездился. Другие сделали то же самое, и я последовал их примеру.
— И по размеру кучи, — продолжал Смерчев, — ясно, что это действовал не какой-нибудь одиночка, а целая организация. И само собой, записка была подписана известным словом из трех букв.

И это свершилось! В исторически сжатый период коммунизм построен в пределах Москвы, которая стала первой в мире отдельной коммунистической республикой (сокращенно МОСКОРЕП).

Всю клятву я, конечно, не помню. Помню только, что начиналась она с благодарности Гениалиссимусу за оказанную мне честь. Как коммунистический гражданин, я должен был соблюдать строжайшую дисциплину на производстве, в быту и общественной жизни, выполнять и перевыполнять производственные задания, бороться за всемерную экономию и всеобщую утилизацию, свято хранить государственную, общественную и профессиональную тайны, тесно сотрудничать с органами государственной безопасности, сообщая им обо всех известных мне антикоммунистических заговорах, действиях, высказываниях или мыслях.
Почти все предыдущее я повторял послушно, но тут остановился, посмотрел на судей.
– Вы знаете, – сказал я, – это как-то не того. Я, в общем-то, доносить не умею.
– Как это не умеете? – удивилась главная судья. – Вы, я слышала, даже романы писать умеете.
– Ну да, – сказал я, – романы-то это что. Романы все-таки не доносы.
– Что вы! – успокоила меня она. – Доносы писать гораздо проще. Ничего такого особенного не надо выдумывать, а чего услышали, то и доносите. Кто где какой анекдот рассказал, кто как на него реагировал. Это же очень просто.

… но больше всех трудился сам Гениалиссимус. Он разъезжал по всей стране и требовал увеличить добычу нефти, выплавку стали, урожайность хлопчатника, изучал проблемы яйценоскости кур-несушек и наблюдал за окотом овец. А поскольку страна большая, за всем не усмотришь, он решил воспользоваться передовой техникой и стал совершать регулярные инспекционные облеты на космическом аппарате. И оттуда следил за передвижением войск, разработкой карьеров, вырубкой лесов, строительством отдельных объектов и добычей угля открытым способом…

Очевидно, у Эдика потребности были выше даже, чем у маршала Взрослого. Он жил неподалеку от своей лаборатории в большой квартире с окнами, выходящими на подземную улицу. Квартира была тщательно убрана, но чувствовалось, что здесь живет холостяк. В одной из его комнат размещалась довольно значительная библиотека, состоявшая не только из научных изданий, но и из прекрасной коллекции предварительной литературы от Пушкина до Карнавалова. И моя книга, вот эта самая, там тоже была. И пили мы там не что-нибудь, а настоящий французский коньяк разлива 2016 года. Причем, когда выдули первую бутылку, он извлек и вторую.

Профессор посмотрел на меня недоуменно.
– Как это, чтоб затянулись? Он мне как раз и нужен именно с этими ранами. Надо, чтобы все видели, как он страдал и что выдержал. И вообще я не понимаю, как ты можешь ко мне обращаться с подобными просьбами. Тебя разве в прошлом не отучили от абстрактного гуманизма?
Я смутился. Конечно, меня отучали и иногда даже очень сильно. И, говоря фигурально, сердце мое сильно, в общем-то, зачерствело. Но когда я напьюсь, мне становится почему-то всех жалко. Даже каких-нибудь змей, скорпионов и террористов. Даже самых отвратительных тварей жалко, и все, и ничего не могу с собою поделать.

– Точно, – сказал я радостно. – Ты очень правильно говоришь. Именно так со мной и бывает. Я задумываю одно, а потом получается совершенно другое.
– Вот именно, – сказал Эдик. – Так же получилось и с нашим несчастным Гениалиссимусом. У него тоже был свой замысел. Он, когда вместе со своими рассерженными генералами пришел к власти, хотел установить здесь новый порядок. Стал бороться с коррупцией, бюрократизмом, выступать против неравенства.
И самое главное, расставив этих самых генералов на все ключевые места, ввел принцип постоянной сменяемости и омоложения кадров. Генералы, пока не захватили власть, были с его программой согласны. Но когда захватили, их собственные замыслы стали меняться. Они хотели на своих местах сидеть вечно. А Гениалиссимус этого еще не понял и требовал от них работы, дисциплины, отчетов перед народом. А потом решил ввести еще и принцип равенства: от каждого по способности, всем – поровну.

– Стоп! – остановил я его. – Ты мне сказки не рассказывай. Никакого Гениалиссимуса на самом деле не существует, потому что я лично его просто выдумал. Понимаешь, просто выдумал.
– Возможно, – пожал плечами профессор. – Но это ничего не меняет, потому что вся существующая реальность есть плод чьей-то выдумки. Выдумка рождается из ничего, а затем воплощается в жизнь и проявляет стремление к саморазвитию. Но если уж ты все это выдумал, то твой сюжет самое время поправить. Сим твой должен исчезнуть. Навсегда. Аннигилируй его любым способом. А потом можно аннигилировать и Горизонта. А Гениалиссимуса надо спустить на Землю. Он нам с тобой очень нужен.

— Вот, Ваня, — сказал он, придвинув к себе табуретку и продолжая начатый разговор, — мы привыкли относиться к дерьму с этакой брезгливостью, как будто это что-то плохое. А ведь если разобраться, так это, может быть, самое ценное на земле вещество, потому что вся наша жизнь происходит из дерьма и в дерьмо опять же уходит.
— Это в каком же смысле? — вежливо спросил Чонкин, поглядывая голодными глазами на остывающую яичницу, но не решаясь приступить к ней раньше хозяина.
— А в каком хошь, — развивал свою мысль Гладышев, не замечая нетерпения гостя. — Посуди сам. Для хорошего урожая надо удобрить землю дерьмом. Из дерьма произрастают травы, злаки и овощи, которые едим мы и животные. Животные дают нам молоко, мясо, шерсть и всё прочее. Мы всё это потребляем и переводим опять на дерьмо. Вот и происходит, как бы это сказать, круговорот дерьма в природе.

Мы продолжали говорить о замысле, вымысле и силе воображения, и Эдик меня своими рассуждениями так запутал, что я уже сам не видел разницы между реальностью действительной и воображенной.
Насколько я помню, его рассуждения сводились вот примерно к чему. Наш мир сам по себе есть плод Высшего Замысла. Бог замыслил этот мир, населил его нами и рассчитывал, что мы будем жить в соответствии с Замыслом. Но он не наделил нас способностью к пониманию Замысла, и мы стали вести себя не по задуманному, а как попало и даже вышли из-под контроля. То же самое происходит с писателем. Он создает воображаемый мир, населяет его своими героями, ждет от них определенных поступков, а они начинают вытворять черт-те что и в конце концов искажают то, что было задумано.

— Чудные вы, большевики, люди, — сказал я. — Сами писателя травите, сами изгоняете, потом сами же его книги возите контрабандой. Разве это не идиотизм?

— Тонем, — говорят, — дыры в бортах. Вода хлещет, затыкать нечем.
— Так дойдите до берега и спасайтесь. Вот же он, берег, рядом.
— Нет, что вы, мы на берег никак не можем. Потому что для исхода на берег у нас еще теория причализации не разработана.
— А без теории, просто так вы не можете?
— Не можем, потому что мы заколдованные.
— А кто же вас может расколдовать?
— Никто нас не может расколдовать. Потому что Карла Марла нас заколдовал, а сам помер. И Фриц Ангелочек помер. И Лукич остался вечно живой, то есть обратно ж помер.

Поскольку у нас пароход сказочный, а пассажиры заколдованы злым волшебником Карлой Марлой и работать не умеют. Зато очень хорошо поют. Когда они видят вновь подходящую баржу с подарками, выходят на палубу с гармошками, с балалайками, играют и поют песни. Чудные какие-то песни, странные.

Я рассказываю только о том, что сам видел своими глазами. Или слышал своими ушами. Или мне рассказывал кто-то, кому я очень доверяю. Или доверяю не очень. Или очень не доверяю. Во всяком случае, то, что я пишу, всегда на чем-то основано. Иногда даже основано совсем ни на чем. Но каждый, кто хотя бы поверхностно знаком с теорией относительности, знает, что ничто есть разновидность нечто, а нечто это тоже что-то, из чего можно извлечь кое-что.

Искусство не отражает жизнь, а преображает.

Не знаю, как у других, а у нас, у русских, принято прощаться долго и всерьез. Уходит ли человек на войну, отправляется ли в кругосветное путешествие, едет ли в соседний город в несколькодневную командировку или, наоборот, в деревню к родственникам, его провожают долго и обстоятельно. Поэт сказал: «…и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг». Именно так мы и делаем. Созываем гостей, пьем, произносим тосты за отъезжающих, за остающихся. Перед выходом из дома принято на минутку присесть и помолчать. А потом на вокзале, на пристани или в аэропорту мы долго целуемся, плачем, произносим глупые напутствия и машем руками. У нас в доме было принято, что, когда кто-нибудь уезжал, мать не подметала полы до тех пор, пока от уехавшего не приходила телеграмма о благополучном прибытии на место. Может, кто-то считает это дикостью, но мне весь этот ритуал, замешенный на вековых традициях и привычках, нравится и кажется исполненным высокого смысла. Потому что мы никогда не знаем, какое из наших прощаний окажется последним. «…И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг».

— А что? — сказал он. — Что тебя удивляет? Система идиотская, и я ей служу, но сам я не обязан быть идиотом. И другие не идиоты. Все всё понимают, но ничего сделать не могут.

Должен заметить, что с западными людьми спорить совершенно неинтересно. Западный человек, видя, что собственная точка зрения собеседника очень ему дорога, готов тут же с ней согласиться, чего совершенно не бывает у нас.

Составные нашего пятиединства: народность, партийность, религиозность, бдительность и госбезопасность.