Мой отец был одним из тех убежденных и мечтательных типов, которые «до мозга и костей» были преданы американскому правительству и верили в силу капитала, его потенциал как двигатель прогресса. Эту веру он передал мне. Поэтому в первой части я защищаю капитал. Двадцать лет спустя система капитализма зашла в тупик, мы вынуждены признать ценности, которые раньше не только отрицали, более того — мы против них вооружались. Теперь Обама занимается тем, что централизует банковскую систему и берет крупные корпорации под контроль правительства. Сходную ситуацию общество переживало, пожалуй, с приходом к власти большевиков.
155 красивых цитат про капитализм
В каждой периферийной экономике целостность капиталистических отношений гарантирует местный управляющий класс — как правило, глубоко компрадорская буржуазия. Он призван охранять и максимально консервировать место страны в отношениях глобальной эксплуатации. За посреднический процент он угнетает любые попытки местного населения вывести свою страну из этой системы и сбросить с себя оковы неэквивалентного обмена. Этот фактор объясняет, почему в зависимых странах периферии нет и никогда не будет тех же гражданских свобод, которые обеспечены населению сытого центра.
Даже в ранних классовых обществах ограничивали отношения рабства, ограничивали возможность обращения в рабство свободных общинников, чтобы не подрывать социальную структуру общества. Какие-то первые социальные гарантии возникли вместе с институтом государства. Это делалось не потому что государство заботилось о жизни простого человека, а, будучи, инструментом в руках господствующего класса, оно обеспечивало сохранение объекта эксплуатации. Так же и здесь — перед государством с позиции капитализма стоит важная задача — не дать уничтожить рынок, не дать, скажем так, передохнуть всему стаду, с которого активно «стрижёт шерсть» мировой капитализм.
Капитализм сам пытается стихийно создать центр принятия решений. По крайней мере количество центров всё время сокращается, и подчиняются они всё меньшему количеству индивидов. Отсюда, капитализм создаёт предпосылки для социализма, сам создаёт почву для плановой экономики. Другое дело, что частный капитал использует эти инструменты в собственных интересах, для угнетения трудящихся. А мы должны поставить эти инструменты на службу трудовому народу.
Капиталистическая цивилизация новейших времен убивала Бога, она была самой безбожной цивилизацией. Ответственность за преступление богоубийства лежит на ней, а не на революционном социализме, который лишь усвоил себе дух «буржуазной» цивилизации и принял отрицательное её наследие.
Капитализм. Я делаю это не для себя, а ради денег.
Капиталист тоже считает, что он трудится; однако, его «труд» заключается в присвоении результатов труда других людей.
Используя учение Маркса на полную катушку, ученые и реформаторы делали вид, что Маркс ничего не открыл, кроме банальностей.
Еще проще – поставить в вину Марксу все содеянное «марксистами». Он, мол, прародитель всех «красных» зверств. Это столь же убого, как утверждать, что Ницше – за компанию с Заратустрой и Вагнером – виновны в злодействах Гитлера.
Но сколько бы он ни твердил об ужасах «угнетения», картина-то в Das Kapital складывается ровно обратная: развитие капиталистического общества противоречиво, как и любое развитие, но капитал вполне справляется с их разрешением. Сам Маркс этого не хочет видеть и твердит, что они неразрешимы. Все рухнет, и точка!
Почему одни богатые, а другие бедные? Потому что одни обокрали других. Они богатые, потому что они украли. Они — умные, талантливые, трудолюбивые… воры. Это уже не идеализм. Это материалистический ответ. Потому что всегда можно вычислись: сколько, кем, когда и у кого украдено. Объектом воровста, а следовательно, и источником богатства, является неоплаченный труд и обманутые потребители. Хотите разбогатеть — придумайте за чей счёт.
Капитализм породил новую форму феодальной зависимости: квартальные бонусы. Ради них сотни людей готовы были отказаться от обеденного перерыва и законных выходных, да что там, плевали на семью и здоровье, лишь бы горбатиться в поте лица на Чужого Дядю.
Этот строй монопольного капитализма должен сохраниться как можно долго. Пока люди окончательно не станут зомби. По крайней мере они на это рассчитывают.
«Глобальные риски». Доклад 2019 года:
Пирамида глобального долга достигла отметки в 244 триллиона долларов, что в три раза превосходит размеры мировой экономики.Неравенство продолжает оставаться важным фактором глобальной нестабильности. Растущий разрыв в доходах и распределении богатства, особенно внутри каждого из государств.
============
Давосский форум с самого основания напоминает консилиум прокаженных, ищущих лекарство от болезни, которую сами же и распространяют. Поэтому рецепты будут предлагаться самые разные — от цифровизации с искусственным интеллектом до вызывания духа классиков.
Богатая нефтью страна с деспотическим правительством, внутренними войнами и коррумпированной судебной системой получает низкий кредитный рейтинг и остается сравнительно бедной, потому что не сможет собрать достаточный капитал для полноценного освоения скважин.
Однако на Всемирном экономическом форуме в Давосе (Швейцария) политики и руководители корпораций ломали головы, размышляя о ситуации в мире, которая казалась насмешкой над всеми законами здравого смысла. Это явление окрестили «давосской дилеммой». По словам Мартина Вульфа, колумниста газеты Financial Times, суть этой дилеммы — «контраст между успешной экономикой и сомнительной политикой стран всего мира». Он писал, что экономика «перенесла серию потрясений: кризис фондового рынка после 2000 года; шок терактов 11 сентября 2001 года; войны в Афганистане и Ираке; разногласия относительно действий США; скачок цен на нефть, подобного которому не было с 1970‑х; приостановка переговоров ВТО в Дохе; столкновения по поводу ядерных планов Ирана», — но при всем этом экономика «переживает золотой период повсеместного роста». Иными словами, мир превращается в ад, нигде нет стабильности, а в это время глобальная экономика торжественно возвещает о своем существовании. Некоторое время спустя бывший министр финансов США Лоренс Саммерс говорил о «практически полном отсутствии связи» между политикой и рынком: «Это напоминает Диккенса: стоит поговорить с экспертом по международным отношениям, и видишь, что ты живешь в самые мрачные времена. А затем ты поговоришь с потенциальными инвесторами, и оказывается, это наилучший период в истории».
Когда холодная война была в полном разгаре и Советский Союз сохранял дееспособность, люди по всему миру могли выбирать (хотя бы теоретически), какую идеологию они хотят себе «купить»: существовало два полюса и богатое пространство возможностей между ними. Это означало, что капитализму приходилось бороться за потребителей, искать нужные стимулы и выпускать хорошую продукцию. <...> Когда Ельцин распустил Советский Союз, то «заряженное ружье», из–за которого возник первоначальный план, перестало представлять опасность. И в новых условиях капитализм внезапно получил свободу обрести свою самую дикую форму, и не только в России, но и по всему миру. <...> И в этом состояла подлинная трагедия обещаний, данных народам Польши и России, что, пройдя курс шоковой терапии, они внезапно очнутся в «нормальной европейской стране». Эти нормальные европейские страны (с мощной системой социальной защиты и охраны труда, с сильными профсоюзами и общественной системой здравоохранения) возникли в результате компромисса между коммунизмом и капитализмом. Теперь же нужда в компромиссах отпала, и все эти смягчающие капитализм социальные меры оказались под угрозой в Западной Европе, как они стояли под угрозой в Канаде, Австралии и США. Эти меры никто не собирался вводить в России, во всяком случае — за счет западных фондов. По своей сути такое освобождение от всех ограничений и есть экономика чикагской школы (которую также называют неолиберализмом, а в США — неоконсерватизмом): это не какое то новое изобретение, но капитализм, лишенный кейнсианских атрибутов, капитализм в монополистической стадии, система, которая сама себя освободила, — и теперь ей не нужно бороться за потребителей, она вправе быть антисоциальной, антидемократической и хамской, если того пожелает.
Солдатка из Воробьевки. Сынишка в поносе кровавом. Молока нет. Хлеб и квас.
На жалобы относительно физического и духовного калечения, преждевременной смерти, истязаний чрезмерным трудом он отвечает: как могут терзать нас эти муки, если они увеличивают наше наслаждение (прибыль)?
Но немногие захватили эту горстку и превратили ее в орудие присвоения продуктов труда, постоянно из года в год возобновляемых подавляющей массой людей. Этим объясняется чрезвычайная важность такого орудия для этих немногих… Около трети национального годового продукта отнимается теперь у производителей в виде общественных налогов и непроизводительно потребляется людьми, которые не дают за это никакого эквивалента, т. е. ничего такого, что имело бы значение эквивалента для производителей… Толпа изумленно смотрит на накопленные массы, особенно, если они сконцентрированы в руках немногих. Но ежегодно производимые массы, как вечные, неисчислимые волны могучего потока, катятся мимо и теряются безвозвратно в океане потребления. И, однако, это вечное потребление обусловливает не только все наслаждения, но и существование всего человеческого рода.
