Все мы часть одной Жизни, поедающей и питающей самое себя. Если так, то почему я должен быть пищей, а не едоком?
Цитаты Борис Акунин
Подлость всегда в пределах юрисдикции.
Нет более сильного средства против суицидальных мыслей, чем неотвратимая угроза жизни. То, чем ты не дорожил, чем готовился пренебречь, сразу обретает и ценность, и смысл.
— Раз по-европейски нельзя, поступлю по-японски.
— Как это — «по-японски»?
— Напишу письмо его величеству государю императору. Изложу все свои подозрения в адрес интенданта Суги. И убью себя, в доказательство своей искренности.
— Себя? Не Сугу? — потрясённо воскликнул Фандорин.
— Убить Сугу значило бы не покарать преступника, а совершить новое преступление. У нас есть древняя, благородная традиция. Хочешь привлечь внимание властей и общества к какому-нибудь злодейству — сделай сэппуку. Лживый человек резать себе живот не станет.
«Крадущиеся» убивают, крадут, шпионят, но они не занимаются шантажом и вымогательством! Это противоречит их традициям и кодексу чести.
Эраст Петрович и в самом деле забыл, что в Японии у всех и у каждого, даже у злодеев, непременно имеется какой-нибудь кодекс. В этом, пожалуй, было нечто умиротворяющее.
Первая утренняя папироса — одна из радостей жизни. И, как большинство жизненных радостей, запретная.
— Честь отчизны, мой дорогой Асагава, блюдет не тот, кто покрывает ее преступления, а тот, кто не боится ее от них очистить.
После этой сентенции возникла пауза. Слушатели задумались, прав ли доктор, и, судя по тому, что инспектор поморщился, сержант кивнул, а вице-консул вздохнул, пришли к неодинаковым выводам.
— Да что это вы, японцы, чуть какая моральная трудность, сразу кончаете с собой! Будто подлость от этого превратится в благородный поступок! Не превратится!
Видел, как ты с извозчиком договаривался, принял меры: взял в конюшне лошадку, копыта гостиничными полотенцами обмотал, чтоб не стучали. Это чеченцы так делают, когда в набег собираются. Ну, не в смысле, что гостиничными полотенцами, а в смысле, что каким-нибудь тряпьем, ты понял, да?
И вот надо же было случиться, чтобы в самый день свадьбы Эрасту Петровичу попались на глаза жертвы проявленного им «самоотвержения, доблести и похвального усердия».
Вот глаза у меня потухли — и что? А ничего. Оказывается, зрение сердцу только мешает, на неважное отвлекает.
Бог жалует тяжкой смертью тех, кого препаче любит. Я вот тоже хочу в муках умереть. Может, мне за то грехи простятся. Много их было…
— Ну, и сколько вам за меня Николай Степаныч предлагал? Я же знаю, что он вам нашептывал.
— Тысячу рублей, — честно ответил Фандорин. — Предлагал и больше.
Агатовые глаза Клеопатры недобро блеснули:
— Ого, как ему не терпится. Вы что же, миллионщик?
— Нет, я небогат, — скромно произнес Эраст Петрович. — Но торговать удачей почитаю низким.
– Это не волшебство, – сказала она, посерьёзнев. – Всего лишь плод многовековых исследований, проведённых очень внимательными людьми, сосредоточенными на своём ремесле. Правая половина лица – это вы сами, левая половина – связанные с вами люди. Например, если я вижу на правом виске маленький прыщик цвета инсёку, я знаю, что этот человек влюблён. А если такой же прыщик на левом виске – значит, в него влюблены.
– Нет, вы всё же надо мной смеётесь!
— Что ж, по-твоему, военные вовсе не нужны?
— Отчего же, нужны. Когда супостат напал и требуется отечество защищать. Но ничего другого им доверять нельзя! Никакого гражданского и тем более духовного дела! А у нас ведь в России военным чего только не поручают!
Есть два типа естественных вождей: первый переполнен энергией, активен, любого перекричит, задавит, собьет с толку и потащит за собой хоть бы и против воли; второй молчалив и на первый взгляд малоподвижен, но покоряет толпу ощущением спокойной, уверенной силы. Сила вождей этого склада, утверждал умнейший Иван Фердинандович, загадочно посверкивая на учениц стеклышками пенсне, состоит в природном психологическом дефекте – им неведом страх смерти. Наоборот, всем своим поведением они как бы искушают, призывают небытие: мол, приди, возьми меня скорей.
Новые кладбища ничего вам не объяснят про жизнь и смерть, только собъют с толку, запугают и запутают. Ну их, пусть чавкают своими гранитно-бетонными челюстями за кольцевой автострадой…
Как же без фамилии? Это вон у Жучки, что по двору бегает, фамилии нет, а у человека беспременно должна быть, на то он и человек.
Через три дня меня расстреляют солдаты Господа.
Известно: всяк человек чужой доле завидует, а от своей нос воротит.