Стать взрослым означает: забыть то отчаяние, которое часто испытывают дети.
Цитаты Генрих Бёлль
Чувство юмора предполагает наличие некоего минимального оптимизма и печали одновременно.
Когда у нас в Германии что-нибудь случается — человек опоздал на поезд, сломал ногу, разорился, наконец, мы говорим: «Хуже просто быть не могло». Всякий раз то, что случилось сейчас, и есть самое страшное. У ирландцев же почти все наоборот: если здесь человек сломал ногу, опоздал на поезд, разорился, наконец, они говорят: «It could be worse» — «Могло быть и хуже»: вместо ноги можно было сломать шею, вместо поезда — проворонить царствие небесное, а вместо состояния потерять душевный покой (сама по себе потеря состояния не дает для этого ни малейшего повода). То, что произошло, никогда не бывает самым страшным — самое страшное никогда не происходит.
А теперь несколько слов о Маргарет. Было бы глубоко ошибочным считать ее проституткой. Она не продавала себя за деньги, только вышла замуж из-за денег.
…в этой войне слишком часто без толку стреляли. Видно, так уж повелось с самого начала.
Дорогой фарфор, когда его шваркают об стенку кухни, издает дешевый звук.
Роман — это не только и не просто роман. Это тайник, где можно припрятать два-три важных слова в надежде, что читатель их отыщет.
То, что тешит одного, может смертельно ранить другого.
Общеизвестно, что именно неудачливые ухажеры имеют обыкновение хвастаться своими успехами у женщин.
Каждый художник знает — нельзя создать шедевр, сознавая, что создаешь шедевр.
То доверие, которое дарят нам дети, можно разрушить одним неверно понятым взглядом; мы и не подозреваем, как велик кредит, предоставляемый нам детьми, и как быстро он может быть исчерпан.
Поэт — не моралист, он задумывает и создает образы, оживляет прошедшие времена.
Не писатели отравляют местность — они ее уже находят отравленной.
Чем неограниченней власть, тем бессодержательней словарь, — слов много, а смысла нет.
Он всё же начал молиться, но поймал себя на том, что почти механически твердит слова молитвы, хотя уже ничего не ждёт от бога. Илона мертва, о чём же ему молиться? Но он продолжал молиться о её возвращении неведомо откуда и о своём благополучном возвращении, хотя он был уже почти дома. Не верил он этим людям – все они вымаливали себе что то, а Илона ему говорила: «Молиться надо господу в утешение», – она где то прочитала эти слова и была в восторге от них. Стоя здесь с молитвенно сложенными руками, он вдруг понял, что вот сейчас он молится от души, потому что вымаливать у бога ему нечего. Теперь он уже и в церковь сможет пойти, хотя лица большинства священников и их проповеди ему невыносимы. Но надо же утешить бога, который вынужден смотреть на лица своих служителей и слушать их проповеди.
Bсе связи перепутались, смешались, и оставалось лишь изо дня в день в великих трудах спасать собственную шкуру.
Даже случаи грубого насилия, которые государство начало допускать в последнее время, эти палаческие замашки, которые в первые годы потрясли его до глубины души, устрашая и парализуя волю, даже это теперь казалось ему необходимым, необходимым для осуществления великого плана единения. Эта идея захватила его и понесла вперед…
…в сущности говоря, человека ни к чему не принудишь, человека можно лишь уничтожить, смерть – вот единственное насилие, которое можно по-настоящему над ним учинить. Человека не принудишь остаться в живых, не заставишь любить; по-настоящему властна над ним одна только смерть.
– Послушайте, лейтенант, фронт на протяжении нескольких сот километров давно уже катится назад. Сдается мне, что на этих ста пятидесяти метрах, где мы стоим, вам рыцарский крест не заслужить. Сейчас самое время убраться, а то попадемся здесь, как зверь в ловушку, и ни одна собака о нас не вспомнит.
– Надо же где-то фронт держать!
Грех совершает тот, кто по своей воле преступает божью заповедь.