Цитаты Нора Робертс

Если не спросишь, ответственность всегда будет отрицательно мне.

— Насчет «сможем» не знаю, — протянул Рорк, — но лично я — смогу.
— Поумничай мне еще.
— Ради тебя — сколько угодно. Сейчас сяду и поумничаю. А ты мне пока принесешь печенья.
— Печенья? — возмутилась Ева.
— Вот именно. Хочу печенья и еще кофе.
— Гм.

Когда так беспокоишься, трудно мыслить ясно, замечать детали. Он любит тебя. Когда тебе больно, ему тоже больно.

Внутри она кричала, как раненый зверь, но не давала звуку вырваться наружу.

— Как сказали бы здесь, это не первое ее родео.
— Да, — согласилась Ева. — Она не первый год в седле.

Планируешь трахаться, покупаешь кружевные трусики.

— Сколько беспокойства из-за одного придурка.
— А вы не беспокойтесь. — Он улыбнулся. — Это моя работа — иметь дело с придурками.

Хорошие парни в конце концов побеждают.

— Фруктовый пирог? — переспросил Финн.
— О Господи… Валяйте! — Ева беспомощно вскинула руки. — Ешьте, пейте, веселитесь! Каждое массовое убийство надо отмечать фруктовым пирогом.

Надо же, какие мы вежливые! Какие мы дипломаты, чтоб нам сдохнуть!

— Аллея Спокойствия! — проворчала Ева, прожевывая мясо.-И кто такие названия придумывает?
— Ну, ты,. конечно, предпочла бы «проезд Пни Меня в Зад»
— Любой бы предпочел!

— Господи, ты и руки мне накрасила? Люди увидят!
— «Французский нейтральный». — Трина подошла к изголовью и как ни в чем не бывало провела пальцем по одной из бровей Евы. — Надо их подровнять. Застынь, Даллас.— Ты хоть понимаешь, что я коп?! Ты понимаешь, что если мне придется вступить в схватку с подозреваемым и он увидит мой «французский нейтральный», он со смеху подохнет? А меня потянут в отдел внутренних расследований за то, что подозреваемый умер у меня на руках!
— Я знаю, что ты коп. — Трина оскалила зубы в улыбке. Левый глазной зуб был украшен изумрудной заклепкой. — Вот почему я добавила татуировку на сиське бесплатно.
— Татуировку? На сиське? — Ева села, словно подброшенная пружиной. — Татуировку?!

— Я не стану встревать между мужем и женой. Тем, кто встревает, обычно больше всех и достается. Не хочу, чтоб меня растерзала стая бешеных псов. Но я вот что скажу: когда жена смотрит на меня так, будто она готова изжарить мои мозги на обед, я обычно отделываюсь цветами. Покупаю у разносчика на улице и приношу ей с широкой улыбкой на лице. — Финн отхлебнул еще кофе. — Только на Даллас цветы вряд ли подействуют.
— На нее не подействует мешок алмазов из южноафриканских копей! Если только не огреть ее этим мешком по дубовой колоде, которую она называет головой. Господи Иисусе, эта женщина доводит меня до белого каления!

— Я вижу, вам удалось уничтожить еще несколько предметов одежды.
— Ну да, я решила проверить, что будет, если разорвать и поджечь их прямо на мне.

— С одной стороны чего?
— Твоего эго. Мне кажется, у мужчин эго совсем не такое, как у женщин. Ну, как бы то ни было, Мэвис говорит, что это связано с членом, а уж она в таких делах знает толк.
— Я не в восторге от того, что ты обсуждаешь мой член с Мэвис, — заметил Рорк.
— Я всегда говорю, что ты настоящий бык и можешь трахаться всю ночь без перерыва.
— Ну ладно, тогда прощаю. — Но, поскольку предмет разговора заставил Рорка ощутить свою наготу, он потянулся за брюками. — Только не могла бы ты говорить комплименты, не затрагивая моих гениталий? А то я начинаю нервничать.

— Если бы ты дала мне несколько минут, прежде чем вцепляться мне в задницу, я бы тебе показал.
— Ладно, я слезу с твоей задницы. Но если мне не понравится то, что я увижу, умник, я мигом влезу обратно!

— У тебя пропало тело?!
— Тела не пропадают, — ответил он с раздражением. — Наши гости редко встают, чтобы прогуляться к магазинчику на углу и купить себе бублик с плавленым сырком. А это значит, что кто-то пришел сюда и забрал его.

— Тебе непременно надо, чтобы последнее слово осталось за тобой, да? <...> Со мной надо обращаться бережно, я хрупкий и ранимый.
— Да-да, конечно… Ясное дело. — И она рванула его рубашку через голову.

Конечно, это тоже малодушие, но что такое один акт малодушия в глобальном масштабе? Песчинка, капля, миг…
Эта мысль взбодрила Колли, и она даже улыбнулась лукавой улыбкой, ударив по струнам и выводя первые ноты.
Потребовалось не больше тридцати секунд. Он заколотил кулаками по смежной с ее комнатой стене. Усмехнувшись, она продолжала играть.
Он продолжал молотить по стене.
Через несколько секунд стук в стену стих, она услыхала, как хлопнула его дверь, а через секунду он забарабанил в ее дверь.
Колли не спеша отложила смычок, прислонила инструмент к стулу и пошла открывать.
Он был взбешен, и вид у него был чертовски сексуальный.
— Прекрати!
— Прошу прощения?
— Прекрати, — повторил он и слегка толкнул ее. — Я не шучу.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. И не смей толкаться. — В ответ она тоже толкнула его.
— Ты прекрасно знаешь: я терпеть не могу, когда ты это играешь.
— Я имею право играть на виолончели, когда захочу. Сейчас всего десять — детское время. Я никому не мешаю.
— Мне плевать, который сейчас час, можешь играть хоть до рассвета, но только не это!
— С каких это пор ты стал музыкальным критиком?
Он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.
— Не придуривайся. Ты играешь тему из «Челюстей» исключительно мне назло. Ты же знаешь, она действует мне на нервы.
— По-моему, ни одной акулы в этой части Мэриленда не замечено на протяжении последнего тысячелетия. Так что можешь спать спокойно, тебе нечего опасаться. — Колли взяла смычок и слегка похлопала им по ладони.

— Извините <...>, мне придется попросить вас следить за своим языком. Мой коллега — человек очень впечатлительный.
— Вот поди и трахни его!
— Да я, собственно, уже. И знаете, это было совсем неплохо. Но к делу отношения не имеет.