Цитаты Вашингтона Ирвинга

Рип Ван Винкль принадлежал к разряду тех вечно счастливых смертных, обладателей легкомысленного и беспечного нрава, которые живут не задумываясь, едят белый хлеб или чёрный, смотря по тому, какой легче добыть без труда и забот, и скорее готовы сидеть сложа руки и голодать, чем работать и жить в довольстве.

Не отличайся он непоколебимой нравственностью и твёрдыми привычками, возникла бы опасность, что он ударится в политику или в пьянство — два гибельных порока, которым, как мы видим, люди начинают предаваться только от хандры и безделья.

Для подданных слово его было непререкаемо, потому что, обладая огромным богатством, он не нуждался в том, чтобы подкреплять своё мнение доказательствами.

Слёзы священны. Они не признак слабости, а силы. Они посланцы огромного горя и невыразимой любви. (В слезах есть нечто святое, они посланники не слабости, но силы, они рассказывают о невыносимом горе и непостижимой любви.)

Наперекор дьяволу со всеми его проделками Икабод Крейн прожил бы, вероятно, спокойную и счастливую жизнь, не повстречай он на своем пути существо, доставляющего смертным неизмеримо больше хлопот и мучений, нежели духи, привидения и вся порода волшебников и чародеев, вместе взятых. Этим существом была женщина.

Дурной характер никогда не смягчается с возрастом, а острый язык — единственный их всех режущих инструментов, которые не только не притупляется от постоянного употребления, но, наоборот, делается всё острей и острей.

… Гигантские подсолнечники склоняли на изгородь свои тяжёлые круглые лица, и казалось, что они со страстью и увлечением строят глазки прохожим.

Его достойная женушка была по горло занята домашним хозяйством и птичьим двором, ибо она рассудила, и, надо признать, весьма мудро, что утки и гуси — сумасшедший народ, нуждающийся в присмотре, тогда как девушки сами в состоянии позаботиться о себе.

Полдела — климат, остальное темперамент. Дайте испанцу летом — тени, зимой — солнца, краюшку хлеба, головку чеснока, ложку оливкового масла, горстку гороха, затасканный бурый плащ и гитару — и всё ему нипочём. Подумаешь, бедность! Он знает, что бедность — не порок. Бедность ему к лицу, вроде драного плаща. Хоть в лохмотьях, а все идальго.

Многих усердных философов чрезвычайно смущает то унизительное обстоятельство, что природа часто отказывается следовать их самым глубокомысленным и тщательно разработанным выводам, и нередко после того, как философ изобретет самую остроумную и удобопонятную теорию, упорно поступает наперекор его системе и решительно противоречит его излюбленной точке зрения.