Цитаты Вера Полозкова

Не затыкать пустоты в себе случайными мужчинами и женщинами, как комканной газетой — обувь, чтоб не ссыхалась.

И ты идешь трещинами от того, что человеку, который давно уже и прочно занимает постоянную комнату в твоей голове, так плохо сейчас, а ты ничем не можешь ему помочь.

и больше ничего.
достаточно глотка:
стихают голоса
и отступают лица.
простое волшебство.печаль моя река.
быть может, и твоя
в ней жажда утолится.

— У тебя перепуганный вид, детка.
— Не льсти себе. За «детку» убивать надо, конечно.
— Ну нет, мало ли, из-за чего он может быть у тебя перепуганный. И губы синие тоже мало ли, отчего. Может, ты шла сюда решительная, а пришла и вдруг поняла, что все еще любишь меня. Тут ничего от меня не зависит, детка.
— Ах ты свинья. Да, пришла, обнаружила спесивого дурака на месте своего мальчика, и теперь испытываю ужас. Леденящий. Ну?

Радости взросления: отпадает изнурительная необходимость оправдываться за что бы то ни было; наконец-то позволяешь людям быть какими угодно, даже недовольными тобой ; даже не переносящими тебя органически. Пусть их; у каждого своя оптика; в чей-то микроскоп ты червь, в чей-то телескоп ты Бог, в прицеле чьей-то винтовки ты главный враг — это ничего не значит, кроме того, что кто-то любит глядеть в микроскопы, кто-то — в телескопы, а кто-то — в прицелы ; к тебе это отношения не имеет ни малейшего…

Еще Кумиры; Кумиры обязательно; Кумиры и Духовные Учителя. Мудры и источают Сияние; Лиза, мне повезло, мои кумиры все сами меня находят, оказываются очень земными ребятами, красивыми, как и в телевизоре, но совсем другими — уставшими, дурашливыми, простыми как правда, боящимися одиночества, недоверчивыми, трогательными — Лиза, оказывается, люди себе и люди, и вместо того, чтобы сидеть и смотреть на них огромными влюбленными глазами и бояться пошевелиться, такие они Прекрасные — надо звать их бухать, и подстебывать, и ругаться, и привозить свои сплетни и гостинцы, нельзя никого Обожать, Лиза, это односторонний процесс, нормальные люди не знают, что делать с Обожанием в их адрес — стоят, пожимают плечами, улыбаются, ищут, куда глаза спрятать; неконструктивный подход, Лиза, никакого фанатизма, называй их по имени и говори «а что ж вы того не спели?», «маечка замечательная у вас», «а приходите в гости», ничего не бойся, Лиза, не умирай, все адекватные люди со здоровой самоиронией, все любят, когда с ними просто и по-человечески. Ничего не знала, хвостом ходила, в рот заглядывала, боялась молчать, боялась слово молвить — такие глупости все, никаких автографов, Лиза, никаких фотографий на память, такие же, как ты, просто работали вдесятеро больше и добились того, что хотели, а тебе только предстоит.

как стыдишься своих темнот,
нетерпимый к чужим помоям:индия лечит мгновенно от
ложных эго, дерьмом и морем.
всюду бог. ты его омоним.
это — храмы и алтари.
и — у тебя внутри.

как тонкий фульгурит,
как солнце через лед,
как белоснежный риф
коралловый сквозь воду,печаль моя горит,
и луч ее придет,
чтоб выпустить других,
погасших на свободу.

Я же ему всегда говорила, что нельзя спать с человеком, который не может тебя рассмешить.

И еще — нет никакого конечного Счастья и Благоденствия. Лиза, это самое ужасное. Даже если женщина встречает мужчину своей жизни — ай, да, Мужчину Своей Жизни, — Лиза, она живет с ним два года, или три, или пять, и сначала перестает его хотеть, потому что никогда не хочется того, что вот тут рядом с тобой все время, потом они начинают ссориться, чтобы хоть что-то происходило, потом ревновать друг друга, потом небеспочвенно, потом дети растут и болеют — Лиза, прикинь, счастливая взаимная любовь такое же жуткое испытание, как долгий штиль — вы друг друга добыли, отвоевали у всего мира, вы вместе — и? Ну окей, путешествуете. Ну, бухаете. Ну всякое там. Но ничего не происходит Крышесносящего, Лиза, а мы ж не можем без этого. Ну и все. Ссоры, примирения, секс по большим праздникам — брр, Лиза, жуткое дело. Даже если Его! Того Самого Единственного! Лиза, «поженились, жили счастливо и умерли в один день» — это они не слова экономят, это просто правда нечего сказать. Все шестьсот страниц они друг друга в течение месяца покоряли, а потом поженились и остальные сорок лет ни черта не происходит, Лиза, и от этого вешаешься так же, как от безлюбовья. Вообще нет никакого конечного счастья, пока ты живой. Ты хотел дом, купил дом, а через два года тебе скучно в нем, как было в предыдущем; и ты никогда не будешь доволен. Моя проблема в том, что меня и подавно все достает в кратчайшие сроки — счастье в чередовании, Лиза, прав мой друг Сергей Гаврилов, «когда один — хочется женщину, когда с женщиной — хочется выгнать ее нафиг и пожить свободно». И это тоже не Страшно и не Безысходно и не Отменяет Саму Возможность Счастья — нет, это жизнь, вот такая жизнь, Лиза, столько всего успевает произойти, диву даешься. Ничего фатального. Жить можно вообще с чем угодно. С чем угодно, Лиза. Человек живучая, адаптивная, чертовски верткая тварь, никаких Любовей на Всю Жизнь, никаких Несовместимых с Жизнью Переживаний — все перемелется, Лиза, так быстро, что станет очень неудобно потом за то, что развел тут такой ад, кошмар и надрыв.

Жальче всего людей, одержимых неотступным желанием всех чему-нибудь научить. Это самый прискорбный пример моральных инвалидов: как правило, кроме того, чтобы вещать и делать снисходительное менторское лицо, они вообще ничего не умеют.

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».
Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел всё — Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».
Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».
Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчиненных, как кегли, считаю по головам –
Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам».
«Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрёшь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души».

В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди.
Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.

Он целует влажно, смеется южно, я шучу так плоско и так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца.

Все прощаю. Нет ни одного известного мне врага. Не могу даже вспомнить, чтобы я кого-то по-настоящему презирала.

просыпайся, сердце: трудись, отлынивай,
не рассказывай об одном:
что было за имя в той плошке глиняной,
перевернутой кверху дном.

Мне не хватает священного отношения к работе, как, например, у американцев. Наши всем хороши: прекрасные, чистые, открытые, смешные, с вековой мудростью и все прочее. Но трактор можно бросить и уйти водку пить. То есть такого ощущения, что ты — это то, что ты делаешь — очень свойственное, европейцам и англичанам. То есть ты состоишь из того, что ты делаешь. И ты ровно настолько полезен и прав, насколько ты правильно все делаешь. Вот этого у нас, к сожалению, нету. Мы воспринимаем работу давно и исключительно как проклятие. И что касается России, например, то мне кажется, что российский бич — это ощущение, что каждый не на своем месте. Каждый заслуживает чего-то большего — от главврача клиники до дворника. Все, где бы ни находились, думают, что они здесь временно и на самом деле они сделаны для чего-то другого, куда более серьезного и важного. И поэтому все можно делать вот так: с презрением, не задумываюсь, неосознанно и т. д. Особенно это, конечно, меня поражает в сфере медицины и образования. Тут у меня просто опускаются руки. Потому что, ну вот уж люди работают непосредственно с человеческой тканью важнейшей; казалось бы, должен быть начеку 20 часов в сутки. Но вот это умудряются люди делать максимально неосознанно, и это очень больно для меня.

Через год вы случайно столкнетесь в городе где-то и обнаружите себя вчетверо более чужими, чем в самую первую встречу.

Те, кто тебя как бы обожает, и те, кто тебя очень ненавидит, все говорят не о тебе вообще, они говорят о каком-то образе отдельно от тебя существующем, не имеющим отношения ни к биографии, ни к лирическому герою твоему, ни к кому вообще. И ты понимаешь, что это довольно бессмысленно и ведет к довольно большим разочарованиям в людях.

Мальчик-перекати-поле — это всегда такое щемящее, ломкое счастье; ещё в руках держишь, а уже щуришься на горизонт; ещё только встретились вроде — а уже галочки ставишь на полях: запоминай, запоминай, пропадет и нету, что ты будешь катать на языке, чтобы чувство голода заглушить? Как смеётся, как говорит, как глаза свои цвета подвядшей травы в тебя упирает, будто меч джедая.