Цитаты Крепкий Элль

Налей мне, мой друг, виски полную кружку,
Из залежей наших святых королей,
Что тратят на люд своих средств лишь чекушку,
А все остальное — в расход на ***ей.

Как поведать, что ты стал другим
После этой нелегкой разлуки?
Как признаться, что ты позабыл
Их родные горячие руки?
Как сказать, что не носишь цветы
На могилы, заросшие былью.
Как сказать, что сбывались мечты,
И ты стал повзрослевшим и сильным?

Она найдет тысячи причин, чтобы заплакать, но никогда в этот список не войдешь ты.

Он был счастливым человеком, он не знал прошлого.

Солнце было в зените, все тени спрятались. Они просто не любили жаркую погоду. Некоторые укрылись в корнях деревьев, некоторые смогли найти место под листьями, а его тень спешно заползла под пыльную подошву обуви.

Это не была любовь, это была страсть, доведенная до агрессии. Чувство намного глубже и сильнее. Смысл и достоинство любви как чувства состоит в том, что она заставляет нас действительно всем нашим существом признать за другим то безусловное главное значение, которое, в силу эгоизма, мы ощущаем только в самих себе. Любовь важна не как одно из наших чувств, а как перенесение всего нашего жизненного интереса из себя в другое, как перестановка самого центра нашей личной жизни. Первоначальная сила любви теряет здесь весь свой смысл, когда ее предмет с высоты безусловного центра увековеченной индивидуальности низводится на степень случайного и легко заменимого средства для произведения нового, быть может немного лучшего, а быть может немного худшего, но во всяком случае относительного и преходящего поколения людей. Итак, если смотреть только на то, что обыкновенно бывает, на фактический исход любви, то должно признать ее за мечту, временно овладевающую нашим существом и исчезающую, не перейдя ни в какое дело (так как деторождение не есть собственно дело любви). Но, признавая в силу очевидности, что идеальный смысл любви не осуществляется в действительности, должны ли мы признать его неосуществимым?

Обжираясь своим успехом, ты никогда не испытаешь чувство сытости.

Я просил у небес хоть немого тепла:
Небеса холодны, а просящие жалки.

И если боги скажут: «Он простой,
Таких как он на свете очень много»,
То я отвечу: «Все-таки герой!»
Но что в героях понимают боги?

надеты маски — в замке маскарад,
одежды лжи, шурша, плывут по залу.
прости меня и отпусти назад.
я откровенной быть уже устала.

Ты смотришь себе в глаза, а в глазах-то всё тот же ребёнок, которым ты был когда-то. Да, в них прибавились бытовые проблемы, большие заботы и планы совместного будущего с человеком, которого ты любишь, но глаза почему-то совсем не изменились с той самой дошкольной поры.

Счастье, оно есть во всем: в солнечном зайчике, в ветре, в траве, в запахе корицы и яблока, в какао под одеялом холодным вечером; оно спрятано в щенячьем запахе, в маминых звонках, в соленой морской воде, в ярком и чистом небе (там оно безгранично), в летних рассветах, в школьных ранцах и исписанных тетрадках, в детском смехе, в самых заветных воспоминаниях… оно везде, нужно только присмотреться!

А до того, как все случится она будет видеть тебя в лицах прохожих, а ты… ты будешь замечать ее лица в себе.

Она знала, что судьба свела их не просто так, она всего лишь немного прогадала со временем года и с местом встречи…

Из ее рта шел дым сигаретной радости вперемешку с перегаром. Это и есть отчаяние, детка. Пустое, безмолвное и больное.

Я взял оружие из стенки,
И шел по улочке ночной.
Дрожали руки и коленки,
Но страх позора шел за мной.

Она собакой выла из подвала,
Закрытая на сто дверных замков,
Она тебя бессильно проклинала,
Отчаявшись на волю выйти вновь.
Она кричала, плакала, скулила,
Когтями выскребала сталь двери.
Она меня так преданно любила,
Что жить могла без света и еды.
Она вынашивала каверзные планы,
Про свой побег мечтая по ночам.
И знала точно, этот день настанет,
Когда я дам припасть к моим ногам.
И я позволю выйти ей, я знаю.
И, отпирая первый свой замок,
Я знаю точно, что она живая,
Я знаю точно, ты бы так не смог.
Мы с ней сидим у этой глупой двери,
Щекой прижавшись к стали, по ночам.
Я говорю: «приду», собака верит,
Собака отвечает: «не предам».
И я вернусь, чтоб снять замки другие.
Прости меня, мой принц, пусти меня…
Ведь мы с ней больше даже, чем родные…
Она — свобода грустная моя…

И Бог смотрел не долго, умиляясь,
Все что осталось, это лишь сказать,
Пусть умирая, все же улыбаясь: Знаменоносец должен умирать.

Правда стала настолько неверна, что скоро в нее начнут все верить.