Цитаты Вероника Мелан

Они стояли и молча смотрели друг на друга, так долго, как могут смотреть только те, чьи жизни глубоко и сложно переплелись, на чьих судьбах волшебным пером оставила росчерк тайна предназначения. Со смесью притяжения и отторжения, с желанием приблизиться, бьющимся о внутреннюю стену сопротивления.

Вернись. Я, наверное, смог бы без тебя, если бы захотел. Но я не захочу.

— Знаешь, мы слишком часто пребываем в серьезности. В ненужной серьезности. Ходим с этим лицом, думаем с ним, верим, что кажемся умнее и неуязвимей.
— А на деле?
— Да ну бы его нафиг — это лицо. Правильно говорил Мюнгхаузен: «Все глупости на земле совершаются именно с этим выражением лица…».
— Это кто — философ?
— Почти.

Иногда она бывала «девчонкой-девчонкой», как он ее про себя называл. И не смотрите, что дама, не смотрите, что статус высокий, не смотрите на умения. Девчонка. С вечно добрыми желаниями, сияющими радугой идеями, верой в хорошее.

Наши с Чаком дела за последние четыре месяца пошли на лад. Нет, они не стремительно взлетели в гору, но все же уверенно, со скоростью маленького упорного трактора, ползли на ее вершину.

— Детство, Алечка, — говорила бабушка, — это безмятежность. Это когда твой мозг не затуманен страхом, чувством вины и обидой.

— Бурбон? — Удивленно повторил Халк. — Ты сидишь ночью в парке и пьешь бурбон?
— А что, по-твоему, мне надо пить и где? — Съязвила Шерин. — Бокал красного вина, сидя перед камином и читая женский роман?

— Вы домой, наверное, летите?
Халк удивленно приподнял брови и улыбнулся.
— Почему вы так думаете?
— Потому что только когда нас где-то ждут, мы вот так улыбаемся.

Друзья – это те, кого ты рад видеть в любое время суток, кто принесет бутылку вина без предупреждения и ввалится в квартиру с вопросом «Ну, как оно?», и ты с удовольствием поделишься, насколько бы хорошим или плохим это самое «оно» ни было в данную минуту.

— А что можно звать домом?
— Дом — это ведь не набор бетонных балок, перегородок, окон и ковров. Разбери их все, сломай и собери заново по-другому, и это перестанет быть тем, что ты называешь домом. Дом — это определенный порядок вещей в жизни. Знакомых, привычных и понятных. Когда ты знаешь, что в ванной все стоит так, как ты поставил, когда есть любимая кофейная чашка на кухне, когда ты знаешь, что можешь пойти утром в магазин за углом, а там тебе улыбнется продавец Чак, с которым ты, кажется, знаком тысячу лет…. Да, дом — это порядок вещей. И может, состояние внутри тебя.
Халк задумался и понял, что она права. Дом — это не строение, к которому ты привык. Это что-то большее.
— А теперь я думаю, что дом — это кто-то рядом с тобой. И не важно где, но если он рядом, тогда тебе везде дом. А иначе твоя квартира превращается в просто еще один бетонный склеп, где все уныло и пусто.

Люди любили винить, обожали, и почему-то не себя, а других. Во всем: в бедах, в том, что не сложилось, в том, что сложилось не так, в отсутствии помощи, в ее навязывании, в беспричинном равнодушии, в переизбытке ненужных эмоций.

Люди всегда славились наличием страхов, и страхи эти зачастую застилали им и ум, и глаза.

Ты всегда притягиваешь то, чего боишься…

А на дворе август — ласковый и теплый, — август, которому нет дела до возраста. Ему все равно — семь тебе, десять или же пятый десяток — над стеной все так же восходит яркое солнце, отцветают в садах ирисы, набухают на кустах шиповника ягоды, хозяйки примеряются собирать скорый урожай: готовят стеклянные банки, сушат травки, запасаются приправами. В августе небо еще пронзительно синее, но уже чуть прозрачное, далекое — ему будто нет дела до того, что происходит внизу, и лишь смотрят вдаль далекие белые облака.

Страх — это фантом, который рисует в твоем воображении картины. Он показывает тебе не то, что случится — оно ведь может никогда и не случиться, — а то, чего ты боишься. То есть не реальный мир, а вымышленный, искаженный твоей собственной боязнью. Всегда гони его, не позволяй над собой властвовать.

Ведь даже если до тебя не было ни одного, всегда можно стать первым, так?

Дорожка эта непростая, девочка. За любовью гонимся, настигаем, а удержать не знаем как. Ты, главное, головы не теряй — так и себя потерять недолго.

Нельзя бояться. Если в кои-то веки очнулось ото сна собственное сердце, было бы глупо логикой перекрывать ему дорогу.

Чего хотят удрученные предыдущим жизненным опытом люди? Чтобы от них отстали. Да-да, гонят прочь, ругаются плохими словами и выглядят злыми и несчастными. И чем хуже опыт, тем злее слова и тем агрессивнее будут гнать.

Странно, но именно в этот вечер она вдруг поняла, что должна достучаться до него. Продолжать колотить в запертую дверь столько, сколько нужно, чтобы та поддалась. А все потому, что за той дверью находилось что-то волшебное, что-то очень ей нужное, что-то жизненно необходимое. Да, он брыкается, рычит и плюется, да, он к себе не подпускает, но именно так и ведут себя раненые люди. Не хотят добра, лишь бы не было и зла, — боятся боли.