— Оленька, ты английский понимаешь?
— Надеюсь. Я Шекспира в подлиннике читала.
— Что вы говорите! Вот что значит образованный человек! Я тоже когда-то знала по-заграничному. У меня даже был знакомый француз из Одессы.
— У тебя низкое давление — заведи любовника.
— У меня есть любовник.
— Значит хорошего заведи.
Необъятная женщина с кудрявой головой, нахлобученной на три желейных подбородка.
— Мы гроб закажем, поминки справим. Тебя найдем и закопаем… — напела Аня, раскачиваясь на кровати как маятник в тесной домовине напольных часов.
Да, я уже ни раз слышала эту песенку. Соседская ребятня часто завывала ее под моими окнами, аккомпанируя себе хлопками и притоптыванием. Но от того, как напевала ее новенькая, волосы начинали невольно шевелиться.
Мне никогда не нравились девчачьи игры. Все эти обиды, шушуканье за спиной, косые взгляды. У мальчишек все гораздо проще. Кто сильнее, быстрее, выше — тот и прав.
— А если я скажу тебе, что смысл жизни нельзя подсмотреть у кого-то другого? Если я скажу тебе, что его можно только вырастить, как цветок, и что все семена уже есть в твоей душе? Если я скажу тебе, что ни босс, ни другие люди не могут ухаживать за этим цветком вместо тебя? Что ты думаешь об этом?
— Я думаю, что ты увлекся метафорами, парень. У меня только одна жизнь, почва для моего цветка. И я хочу понимать, что на ней выращивать.
— Тогда всё зависит от того, какая почва. В Антарктиде не растут апельсины, а в тайге вряд ли вырастет кокосовая пальма. Но никто не мешает тебе возвести парник и подсыпать туда подходящий грунт, если ты хочешь вырастить что-то конкретное. Только тогда придется прикладывать очень много усилий, чтобы урожай не замерз и не погиб. Что если бы босс или кто-то другой сказали тебе: твой смысл — вот этот апельсин. Ты бы стала выращивать апельсиновое дерево? Даже если ты не любишь апельсины? Или ты заставишь себя их полюбить, раз уж не хочешь сама подумать над тем, что тебе хочется вырастить?
— У меня скоро будет аллергия на апельсины…
Она написала, как обнаружила в парке необыкновенно красивые поганки на пне, присела, чтобы рассмотреть их… и неожиданно стала плакать. И написала мне, что, глядя на такие очаровательные поганки, она поверила в Творца. «Если есть такая красота даже в ядовитых грибах, — написала Ольга. — То разве можно себе представить душу человеческую без ее Создателя?» «Милый, ты просил меня не плакать, а плачу. Сижу около пня с красивыми поганками и плачу. Люди смотрят на меня, как на сумасшедшую. Боятся подойти. А я думаю о том, почему люди не могут все время быть счастливыми? Ведь это же так просто. Нужно перестать ненавидеть, осуждать, завидовать. Нужно влюбиться. И счастье захлестнет всего человека. Ему некогда будет думать о гадостях, о злости, об обидах. Человек научится любить, жертвовать, помогать. Почему, Глебушка, люди бывают злы? Я смеюсь от счастья, что ты есть у меня, и одновременно плачу о людях. Почему? Почему они не хотят быть счастливыми и отнимают счастье у других? Ох, что-то тесновато стало у меня в груди. Дурные предчувствия лезут в голову, но я отгоняю их, как ты учил. Ты мудрый и добрый. Ты мой родной. Поплакала немного, и стало легче. И снова я радуюсь нашему счастью и купаюсь в нем, как в теплой воде нашего моря. Помнишь? Тутовое дерево. Персиковый сад. Море. Ночь. Луна. Звезды. И мы с тобой. И никого рядом. Только я, ты и Бог… Да, Глебушка, прости, но мне кажется, что я поверила в Бога. Именно сейчас, когда горе смешалось с радостью, я поверила в Бога. Я хочу в него верить, как дитя. Не может такого быть, чтобы наше счастье ушло в землю, и растворилось в обычном прахе. Не верю в это. Оно уйдет в землю, но прорастет в небесах радугой, по которой мы будем приходить друг к другу. Любовь вечная, родной, это так». Да, мой юный друг, такое случается один раз в жизни: мы действительно волшебно любили друг друга. У нас все было одним. Любовь обвенчала нас в вечности. Так написала она в своем последнем письме. Лишь много позже я узнал о том, что она была неизлечимо больна белокровием. Словно предчувствуя близость перехода в вечность, она написала мне однажды: «Мне тревожно, милый. У нас была гроза. И я отгоняла от себя плохие мысли, как ты просил. И заставляла себя радоваться, а сама ревела белугой. Что это? Не буду, любимый, тебя тревожить своим письмом. Сейчас перестану плакать. Уже перестаю и пишу. Да. Пишу. Пишу о радости, а глаза сырые. Нет. Нет! Они сырые от дождя. Да, конечно, любимый. От дождя. Ты не переживай за меня. Это просто что-то не так. Не пойму, что. Не важно. Я пишу о дожде. Да! Заставляю себя писать о дожде, милый.
Как я люблю дождь, любой, проливной, шелестящий, требовательный или нежный… В эти минуты я как-то обостренно чувствую единение с миром. Оно проявляется в какой-то минорной эйфории, она негромкая, но очень красивая — красивая мелодия, под которую мне так нравиться танцевать босиком».
На следующий день она умерла.
— А вот не надо было давать женщине обещаний, если исполнить их не в состоянии! — фыркнула Ольга. <...>
Тарасик просто побледнел от негодования — как всякий неопытный представитель мужского пола, он на «раз-два» повёлся на древние как мир женские приёмы курощения, низведения и «виноватенья» мужчин.
Я же такая есть на этом свете, значит ходит по этой земле ещё кто-то, такой же, как я.
Как же часто устойчивая почва под ногами оказывается опасным краем пропасти.
— … скажи, что ты почувствуешь, когда узнаешь, что человек, которого ты любила и которому верила, обманывал тебя, использовал и даже не уважал, не говоря уж о любви?
— Почувствую, что я дура!
Природа мужской сексуальности полностью описана в классической литературе. У Каренина не было желания изменять Анне, потому что он был стар, и она первая ему изменила. А Отелло не изменял Дездемоне, потому что он был мавр, и Дездемона первая повсюду разбрасывала платки. А Пьер Безухов не изменял Наташе, потому что был толстый и непривлекательный. Но во всех остальных случаях все, абсолютно все персонажи — изменяют.
Едино существо женское есть. Между женщинами разницы нет — если без любви. А если есть любовь, то появляется эта очень большая разница и тогда, кроме любимой женщины, больше никто не нужен.
Умение быть счастливой – это личное достижение. А я обычно в те минуты, когда чувствую себя счастливой, как будто немею. Не могу изъясняться длинными предложениями, все держится на каких-то восклицаниях, а часто вообще молчу.
… со временем поняла, что обстановка и люди вокруг ни в чем не виноваты. Мы таскаем с собой прошлое, и, если у нас с ним неладно, куда бы мы ни убежали, оно будет ныть в боку.
– Вы… вы знакомы с кем-то из стариков? – изумился он.
– Конечно. С Шердомом, например.
Ой, как-то страшно за психическое здоровье собеседника стало. Ей-ей, в обморок грохнется!
– С самим?!Нет, блин! Только с правым мизинцем его левой ноги!
— Веришь в эти сказки?
— Это не сказка, а легенда!
— Без разницы.
— Сказки оживают, когда их рассказывают. Легендам рассказчик не нужен. Они бессмертны. Сказки чему-то учат или пугают. Легенды нужны чтобы помнить…
Печально, но факт: чем меньше у нас денег, тем чаще мы хватаемся за бумажник.
Повисла тишина, прерываемая лишь монотонным чавканьем Чарли. Ребята обменялись красноречивыми взглядами. Моя надежность оказалась на чаше весов супротив страшной тайне, которую хранили воспитанники интерната от взрослых. Если бы не перебитая лапа пса, мне бы ни за что не удалось сравнять счет в битве за детские сердца.
Я поскребла ногтем по шершавому инею на толстом стекле. Будто стерла защитный слой на билете мгновенной лотереи.
