— Честными себя считают все подряд, а найдётся ли хоть один правда честный человек?
— Чудовищные речи.
— Люди так устроены, что всё дурное и стыдное о себе забывают, видят прошлое как им выгодно, потому что так легче жить.
Поистине, человеческая жизнь хрупка и мимолётна, как утренняя роса.
В слове «сейчас» шесть букв и два слога, которые могут быть прочитаны только по очереди. Сейчас — это когда? Когда «сей» или когда «час»? Одним этим слово «сейчас» отрицает само себя, высвечивая весь абсурд нашего кажущегося бытия. При абсолютном сужении момента — то есть в погружении в истину как она есть — исчезает всё.
У мира есть четыре измерения — длина, ширина, высота и время. Все три пространственных измерения реально существуют лишь в одной точке временной координатной оси, поскольку её негде провести. Есть только бегущая по ней точка. Мало того, если разобраться, не существует и этой точки, потому что ее никак нельзя зафиксировать…
Аскетизм предполагает многомесячное существование без еды, воды и сна. Тот, кто выживает после этого испытания, перестает обращать внимание на мелочи материального мира.
Сталкиваясь с испытаниями, человек узнает предел собственных возможностей. Познав же этот предел, он учится его преодолевать.
— Отец мой, я грешен.
— А мне-то что?
Пекарь, который пек отличный хлеб, был несчастлив. Тогда он пошел к монаху и спросил его: «Что нужно сделать, чтобы быть счастливым?» Монах сказал: «Возвращайся в пекарню, испеки хлеб. Когда испечешь — сядь, и съешь его сам».
— Хорошо, давайте сбежим. Оставаться было бы неразумно, безрассудно и самоубийственно…
— Стоп, я чувствую запах осколка камня душ!..
— … хотя в таком случае немного безрассудства не помешает.
— Я ищу некого Эйса Вентуру.
— Любой, входящий в этот храм, лишается своего имени.
— Он американец.
— Мы все дети одной силы.
— А, ну да. Он ещё любит наклоняться и разговаривать задницей.
— Ах, этот… Идёмте за мной.
Без доверия жизнь на земле — это сущий ад. (Если люди не будут верить друг другу — земля превратится в ад.)
Составные части не ведают совершенства, они – лишь переход к гармонии целого, лишь обещание очарования, что таится где-то рядом, по соседству. Одно обещание прекрасного наслаивается на другое, и все эти предвестия не существующей на самом деле красоты и образуют главную суть Кинкакудзи. Посулы не несут в себе ничего, кроме пустоты. Пустота, Ничто она и есть основа Прекрасного.
Все происходившее со мной было словно зашифровано некой странной тайнописью; моя жизнь напоминала движение по коридору с зеркальными стенами, изображение в которых, множась, уходит в бесконечность. Мне казалось, что я сталкиваюсь с новым явлением, но на нем уже лежала тень виденного прежде. Я все шел и шел по нескончаемому этому коридору, влекомый подобными совпадениями, и не знал, в какие неведомые дебри заведет меня мой путь. Судьба, ожидающая каждого из нас, определена не волей случая. Если человека в конце пути ожидает смертная казнь, он всю жизнь поневоле в каждом телеграфном столбе, в каждом железнодорожном переезде видит тень предначертанного ему эшафота и постепенно свыкается со своей участью. Мой жизненный опыт всегда оставался однослойным, лишенным углублений и утолщений. Ни к чему на свете, кроме Золотого Храма, не был я привязан, даже к собственным воспоминаниям. Но я не мог не видеть, что воспоминания эти, точнее отдельные их обрывки, не проглоченные темным морем времени и не стертые бессмысленным повторением, выстраиваются в цепочку, образуют зловещую и омерзительную картину. Что же то были за обрывки? Иногда я всерьез задумывался над этим вопросом. Но в воспоминаниях было еще меньше смысла и логики, чем в осколках пивной бутылки, поблескивающих на обочине дороги. Я не мог думать об этих осколках как о частицах, некогда составлявших прекрасное и законченное целое, ибо при всей своей нынешней никчемности и бессмысленности каждое из воспоминаний несло в себе мечту о будущем. Подумать только – эти жалкие осколки бесстрашно, бесхитростно и бесстрастно мечтали о будущем! Да еще о каком будущем – непостижимом, неведомом, неслыханном!
Какая между нами связь? Каких бы высот ни достигал мой дух, готовясь к Деянию, вечно заброшенный и одинокий желудок все равно потребует своего. Собственные внутренности казались мне облезлым, прожорливым псом, не желающим слушаться хозяина. О, как отчетливо я осознавал: душа может сколько угодно стремиться к возвышенному, но эти тупые и скучные органы, которыми набито мое тело, будут стоять на своем и мечтать о пошлом и обыденном. … Душа могла грезить о неземной красоте алмазов, но брюхо упрямо требовало теста.
Заика, сражающийся с первым звуком слова, похож на птичку, бьющуюся в отчаянных попытках вырваться на волю из силка — силка собственного «я». В конце концов птичка вырвется, но будет уже поздно. Иногда, правда, мне казалось, что внешний мир согласен ждать, пока я бьюсь и трепещу крылышками, но, когда дверь удавалось открыть, мгновение уже утрачивало свою неповторимую свежесть. Оно увядало, блекло… И мне стало казаться, что иначе и быть не может, — поблекшая, подгнившая реальность в самый раз подходит такому, как я.
Не знаю, чем меня так заинтересовал этот пес. Возможно, абсолютным несоответствием праздничной и светлой атмосфере улицы: он упрямо тащил за собой какой-то иной, совершенно отличный от всего окружающего мир. Пес брел по своей собственной мрачной вселенной…
Смерть просто не могла иметь с ним ничего общего!
Может быть, именно поэтому так внезапно оборвалась его жизнь?
Чем чище выведенная порода, тем меньше сопротивляемость болезням. Так, может, и Цурукава, состоявший из одних лишь чистейших частиц, не обладал защитой против смерти? Если моя догадка верна, то мне обеспечено исключительное долголетие, будь оно проклято.
Всё его существо, словно некий диковинный мяч, катилось вперёд с единственной целью — пробить стену реальности. <...> Жизнь, которую предлагал мне Касиваги, представляла собой рискованный фарс: разбить вдребезги реальность, дурачащую нас множеством неведомых обличий, и, пока с реальности сорвана маска, а новая, неизвестная, ещё не надета, вычистить весь мир добела.
Вас не мучает никто, кроме вашего собственного несбалансированного ума.
Не ценим мы того, что мы имеем,
Но стоит только это потерять —
Цены ему не знаем и находим
В нём качества, которых не видали
Мы прежде.
