Нет, вы не меня жалели, вы себя жалели! Гордыню свою, самолюбие! Вчера вам нужно было мое «люблю», сегодня — мои слёзы, завтра вы захотите увидеть, как я умираю! Ваша любовь постоянно требует жертв! Ей нужна пища, стоит её не покормить — она начинает таять, умирать! Вы злой!
Вы сделали, чтоб были слезы, а остановить их не в вашей власти…
Да, на словах вы казните себя, бросаетесь в пропасть, отдаете полжизни, а там придет сомнение, бессонная ночь: как вы становитесь нежны к себе, осторожны, заботливы, как далеко видите вперед!..
— И если пройдут сутки, двое и я не услышу от вас «люблю…», здесь начинается тревога…
Он указал на сердце.
— Люблю, люблю, люблю, — вот вам на трое суток запаса!
Я цель твоя, говоришь ты и идёшь к ней так робко, медленно; а тебе ещё далеко идти; ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя! Я видала счастливых людей, как они любят, – прибавила она со вздохом, – у них всё кипит, и покой их не похож на твой; они не опускают головы; глаза у них открыты; они едва спят, они действуют! А ты… нет, не похоже, чтоб любовь, чтоб я была твоей целью…
— Жизнь, жизнь опять отворяется мне, — говорил он как в бреду, — вот она, в ваших глазах, в улыбке, в этой ветке, в Casta diva… все здесь…
Она покачала головой:
— Нет, не все… половина.
— Лучшая.
— Пожалуй, — сказала она.
— Где же другая? Что после этого еще?
— Ищите.
— Зачем?
— Чтоб не потерять первой, — досказала она, подала ему руку, и они пошли домой.
— <...> Ах, Ольга! Требуй доказательств! Повторю тебе, что если б ты с другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои; если б надо было умереть за тебя, я бы с радостью умер! — со слезами досказал он.
— Этого ничего не нужно, никто не требует! Зачем мне твоя жизнь? Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых не нужно или нельзя приносить, чтоб не приносить нужных.
Мы не выходим замуж, нас выдают или берут.
У меня счастье пересиливает боязнь.
У сердца, когда оно любит, есть свой ум… оно знает, чего хочет, и знает наперёд, что будет.
Верьте же мне… как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже не отдам назад, разве отнимут.
— А вы разве заметили у меня что-нибудь на лице? — спросил он.
— Слёзы, хотя вы и скрывали их; это дурная черта у мужчин — стыдиться своего сердца. Это тоже самолюбие, только фальшивое. Лучше бы они постыдились иногда своего ума: он чаще ошибается.
Да разве после одного счастья бывает другое, потом третье, такое же?
— <...> я думала, что сердце не ошибается.
— Нет, ошибается: и как иногда гибельно!
