Цитаты Владимир Высоцкий

Актер должен оживлять всё, к чему прикасается.

Я двадцать лет слышу: вот сейчас помрешь, вот прямо сейчас! Ну что ж мне, сдохнуть, чтобы успокоить вас всех?

Я нарочно вышел с гитарой, чтобы вы не сомневались, кто к вам приехал.
<...>
Я нарочно начал с песни, чтобы вы не сомневались, кто перед вами.

— Вот так она, смерть, ходит вокруг, потом — опа! — и нету.
— Кого нету?
— Никого.

Вы её задерживаете, чтобы меня на поводке держать, да? Боюсь, огорчу… Я бы и поехал и поклонился бы, ничего, корона бы с головы не упала. Только вы её тогда не отпустите. Она будет сидеть, а я на поводке бегать. Так я её угроблю. Это способ для тех, кто за шкуру свою боится, вроде оправдание «Я не ради себя, я ради неё», а мне жить, Виктор Михайлович, на две затяжки осталось. Так убедительно всё рассказали, слово Офицера дали, а вот сейчас позвонят «Михайлович, к ноге!» и всё, потому что всю жизнь в ошейнике! Кажется, такая полезная вещь, ну как без неё?.. Не поймём мы с вами друг друга…

— Погоди, есть тут хоть какой-нибудь начальник?
— Я начальник.
— Нет, мне нужен такой, кто и тебе прикажет.

Люди птиц из клеток выпускали, чтоб самим свободными стать.

Пожалуйста, включите свет в зале, у нас ведь не такой концерт как в Кремле, туда меня еще не пускают.

Это, наверно, очень удобно, вот так вот, в темноте, топать ногами, свистеть. Вроде и себя показал, и не увидел никто.

— Как же я разжирел! Как же меня разнесло-то, а!
— Вов, это же мои джинсы.
— Да ты что!
— Давай я тебя лучше соберу. Расстегни, порвешь.
— А я смотрю — лежат! Думал, сейчас в них на сцену…

— А теперь подумай — это всем конец. Доставал Толик, везла Танюха, лежало у меня, а колешься ты!
— Что везла сюда Танюха?..
— А ты думал, я тебе наркоту в аптеке купил?

Да это же не я буду! С чужой кровью, больше двух килограммов не поднимать, всего бояться!..

Прости меня, пожалуйста, прости меня. Я так часто это говорю, но верю в Бога искренне. Я измучил вас, а вы всё равно со мной, затащил сюда, в эту жару, я благодарен вам, я живу только терпением вашим, верностью. Я молю за вас, знаешь как? Господи, пусть все будет хорошо и с самого начала всех — кто жив, кого нет, всех — у Бога мёртвых нет: мама, отец, мама Женя, Марина, Дися, Лида, Володя, Галя, Лева, Артур, Андрей, Вася, Толя, Севка, Татьяна, Аркадий, Никита, Вениамин, Леонид, Ксюша. Если сбиваюсь или забываю, то опять, с самого начала всех — Господи, пусть им всем будет хорошо, всем, кто меня любил, кем я жив, даже тем, кто ушёл и забыл, пусть им всем будет хорошо, Господи, дай мне сил высказать, как я их всех люблю, ведь зачем-то я жив, зачем-то они со мной. Я разберусь обязательно. Может я не умер сегодня, чтоб понять, зачем я жив. Господи, дай сил…

Я не ищу себе оправданий. Просто мне надо писать. Просто писать, и чтобы получалось. Я так живу. В этом мой смысл.

Может, я не умер сегодня, чтоб понять, зачем я жив…

Отвернутся — значит не любили.

В ночной тишине я закрываю глаза и словно прокручиваю фильм об этих проклятых месяцах. Наши тяжелые телефонные разговоры, твои многодневные отсутствия и потом, двадцать третьего июня, – смерть Одиль, мой крик о помощи, твое желание приехать меня утешить, преступный отказ в визе – и ты падаешь в пропасть. Потом – месяц холодной ярости, необъяснимой паники и вечером двадцать третьего июля – наш последний разговор:
– Я завязал. У меня билет и виза на двадцать девятое.
Скажи, ты еще примешь меня?
– Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду.
– Спасибо, любимая моя.
Как часто я слышала эти слова раньше… Как долго ты не повторял их мне…

Он играет так, что остальные действующие лица постепенно растворяются в тени. Все, кто был в зале, аплодируют стоя.

Я работаю со словом, мне необходимы мои корни, я — поэт. Без России я — ничто. Без народа, для которого я пишу, меня нет. Без публики, которая меня обожает, я не могу жить. Без их любви я задыхаюсь. Но без свободы я умираю.

Я не люблю легких песен. Я не люблю, чтобы на моих концертах люди отдыхали. Я хочу, чтобы моя публика работала вместе с мной, чтобы она творила. Наверное, так установилась моя манера. Моя песня — это почти крик.