Он замысел его открыл и рану.
Цитаты Глостер
— Ты сам отверг закон людской и Божий!
Зверь, самый лютый, жалости не чужд.
— Я, леди, чужд. Так, значит, я не зверь.
— О, чудо — дьявол истину изрек!
А я, вздохнув, цитирую писанье:
Сам Бог велит за зло платить добром.
Так низость голую я прикрываю
Лохмотьями священных ветхих текстов
И, сердцем дьявол, выгляжу святым.
Чиня разбой, кричу я первый: «Грабят!»
Свой тайный замысел осуществляя,
Вину я взваливаю на других.
Что мне сказать? Наш мир устроен плохо:
Орлам нет места, галкам — всюду пир.
Когда в стране все плуты вышли в знать,
Что остается знатным? Выйти в плуты?
Пускай богач
Изнеженный, забывши справедливость,
Бесчувственно слепой, весь гнев небес
Изведает вполне; тогда он станет
Делиться с бедными своим избытком,
Тогда не будет нищеты.
Иль честный, безобидный человек
Не может жить спокойно, чтоб над ним
Не измывались лживые проныры?
Ах, принц, вам в вашей юности невинной
Житейской лжи еще не распознать.
По внешности вы судите о людях,
Но знает бог, что внешность и душа
В согласии с друг другом слишком редко.
Подозрение всегда живет в душе преступной: каждый куст кажется вору сыщиком.
Не знаю, что сказать. Мир измельчал.
Орлам сесть негде, воробьям — раздолье.
Когда шуты повылезли в вельможи,
Вельможам остается лезть в шуты.
Вы юны, принц, и вашей чистоте
В коварство мира не проникнуть взглядом.
По внешности о людях судит юность,
Но внешность согласуется с душой —
Свидетель Бог — лишь очень, очень редко.
— Со мной вы не проститесь?
— Вам все мало?
Учась у вас уменью льстить, скажу:
Вообразите, что уже простилась.
Умён не по годам. Такие дети,
Слыхал я, долго не живут на свете.
Забыли вы законы милосердья:
Нам надлежит платить добром за зло
И за проклятия — благословеньем.
Как мухам дети в шутку,
Нам Боги любят крылья обрывать.
За раннею весною — есть примета —
Увы, короткое приходит лето!
В одной детской книжке под картинкой был стишок:
Двери распахнул отец:
— Получайте огурец!
Не знаю почему, но ситуация представлялась мне необычайно комичной.
Сидят себе люди в комнате, вдруг — бах! Распахивается дверь, и на пороге пошатывается отец с огурцом в руке: «Нате, — говорит, — огурец!»
Когда эти строчки приходили мне на ум, я начинал биться в приступах хохота. Литературная мощь двустишия иногда среди ночи поднимала меня и заставляла безмолвно дрожать животом. Во время обеда я прыскал на всех супом, если эта уморительная ситуация всплывала в голове, а я сидел с полным ртом. К сожалению, мне даже не хватало сил прочесть стих хоть кому-нибудь. Я пускал пузыри и давился смехом. Если меня уж очень обижали, я уходил в тихое место и там читал для себя про отца и огурец, и тихо смеялся.