Цитаты Барни Стинсон

За всей этой ложью кроется одна единственная правда, которая затмевает всю ложь в мире. И она заключается в том, что я люблю тебя.

— Я же ненормальная. Почему я все равно нравлюсь тебе?
— Полагаю, потому что ты такая же ненормальная, как я.

Мне сложно иметь друзей, ведь я такой офигенный.

Все, кого я знаю, женятся и беременеют. Я же просто становлюсь ещё круче.

— Скажите, а следа от пощёчины Маршалла уже не видно?
— Гадалка может предсказать будущее Маршалла по твоей щеке.

— Я должен был отводить взгляд, если бы я наблюдал за тем, что медработники собирались сделать, я бы отключился. А потом они вынули это электрическое лезвие, и я думал лишь об одном: «Это не по-настоящему.».
— Боже мой, а что же они резали?
— Мой костюм, мой прекрасный костюм!

Хочешь рассмешить Господа — расскажи ему о своих намерениях.

— И, знаешь, меня больше не волнуют никакие темные лошадки, будь то дядя Бик, тетя Шелли или броненосец. Даже если кто-то из эти млекопитающих взбесится, наша свадьба все равно будет легендарной.
— Без «подожди-подожди»?
— У меня есть ты, мне больше не нужно ждать.

Раз такое дело, я хочу быть честным. Я буду лгать тебе. Буду, поверь, да. Но только ради того, чтобы сделать чудесный сюрприз. Я тебя ошарашу и обведу вокруг пальца. И для тебя это будет прямо как снег на голову.

Дайте мне скотч! Нормальный, американский скотч из Шотландии!

Лили — дьявольский кукловод, она искусно манипулирует любой ситуацией, чтобы получить то, что ей нужно. Она чистое зло, Маршалл. Тебе с ней очень повезло, не потеряй её.

— Поклянись, что никому не скажешь. На нашем первом свидании я заказал греческий салат. Лили спросила, можно ли ей взять мои оливки. Я сказал: «Конечно, я ненавижу оливки».
— Но ты любишь оливки!?
— Хорошо! Мне было восемнадцать, я был девственником! Я всю свою жизнь ждал симпатичную девушку, которая захочет мои оливки!

Любой ваш поступок в жизни никогда не станет легендарным, если рядом с вами не будет ваших друзей.

Единственный инструмент, которым я умею пользоваться, является частью меня, и совать его в телек я не собираюсь… снова.

Ртом можно делать так много чудесных вещей, зачем растрачивать его на разговоры?

— Ты что, рисуешь на своей заднице?
— У меня очень скоро важное собеседование, а на этом костюме куча дыр. Я не умею шить, я не владелец компании по вышивке, поэтому я… Да, я рисую на своей заднице!

— Маршалл убежал из-за таракана.
— Это была крыса!
— О да, прости, моя вина. Ты мужчина, конечно!

— Хотите поговорить по-взрослому? Я только что в прямом эфире, ведя репортаж, шлепнула себя по жопке.
— О, наконец-то появился хоть один хороший канал.

Вместе мы будем владеть этим городом. Если какая-нибудь девушка захочет отомстить своему бывшему, мы будем там! Если какая-нибудь девушка захочет решить проблемы со своим отцом при помощи распутного образа жизни и пьянки, мы будем там! Если какие-нибудь девушки на девишнике будут ехать по городу в лимузине, высунувшись из люка, и кричать: «Какие дела, Нью-Йорк?», мы будем этими делами, Нью-Йорк!

— Чувак, это древнейшая профессия. Я готов поспорить, что даже у кроманьонцев были пещерные проститутки, что-то вроде «рыба за секс».
— Ну так с такими раскладами получается, что древнейшая профессия — рыбак.