Цитаты из книги «Утешительная партия игры в петанк»

— И такая заварушка из-за женщины, с которой ты едва знаком, которая живет в пятистах километрах отсюда, у которой уже пятеро своих шалопаев и которая носит носки из козьей шерсти?
— Именно…

Я поехал на работу, потому что это единственное, что на сегодняшний день я умел делать. Посмотреть, каких глупостей они натворили тут, пока я ездил проверять, какие глупости вершатся там… Последние несколько лет моя работа сводилась в основном к этому… Заделывание дыр, шпатель и тонны штукатурки.

Вы помните, что такое выходные? Это два таких неуместных дня в конце недели…

Каждый вечер я приношу им свежий багет, стараюсь обеспечить сбалансированный рацион питания, всякий раз, стирая их джинсы, выворачиваю их карманы и спасаю кучу всякого хлама, терплю, когда они запираются и хихикают до утра, плюю на их дебильную музыку, не реагирую на их попреки: мне, мол, не понять все тонкости техно и тектоники, я…

– Ну и что в ней такого особенного?
– Лама.
– ?!?
– Лама, три тысячи квадратных метров крытых помещений, река, пятеро детей, десять кошек, шесть собак, три лошади, осел, куры, утки, коза, тучи ласточек, шрамы, перстень, хлысты, мобильное кладбище, четыре печки, бензопила, конусная дробилка, конюшня XVIII века, сложена так, что закачаешься, говорит на двух языках, сотни розовых кустов и потрясающий пейзаж.
– И что все это значит? – она вытаращила глаза.
– Хм! Я смотрю, от тебя толку, как от козла молока…

То, что было потом, называется счастьем, а со счастьем сложно.
Не расскажешь.
Так считается.
Так говорят. Счастье пусто, слашаво, boring и всегда утомительно.Счастье надоедает читателю.
Убийца любви.

Но сегодня… Когда наша жизнь так изменилась… так, что в стодесятиметровой квартире стало тяжело находиться, взрывоопасно. Сегодня, когда мы с Лоранc уже почти не занимаемся любовью, когда я теряю по иллюзии в день и по году жизни за день стройки, когда я говорю с малышкой Снупи, а она меня не слышит, и чтобы добиться ее внимания, я должен доставать свою кредитку, – сегодня я жалею, что не включил тогда «аварийки»… Я должен был сделать это, конечно, должен. Съехать на полосу для аварийной остановки – удачней не скажешь, – выскочить в ночь, распахнуть ее дверцу, вытащить из машины за ноги и крепко-накрепко сжать в объятьях.

Так вот что значит знаменитый русский фатализм… Смотреть сквозь запотевшее стекло, как все твои добрые намерения тонут в колоссальном бардаке, окружающем тебя.

Жизнь — сука,
и потом
ты умираешь.

Ее гогот возвращает меня к окошку консьержки в доме на бульваре Босежур, к признаниям прекрасной жены моего заказчика, к тому моменту, когда она упаковала мое сердце и чувства в грязный полиэтилен на полу.

Стены в комнате подрастающего ребенка — лучшее наглядное пособие по занимательной этнологии. Квадратные метры, на которых жизнь кипит, бурлит и обновляется, безостановочно пожирая патафикс.

Семейное застолье. Субботний ужин у благовоспитанных людей, где каждый играет отведенную ему роль. Подаренный еще к свадьбе столовый сервиз, ужасные подставки под ножи в виде такс, пролитое вино и килограмм соли на скатерти, дебаты о телевизионных дебатах, о тридцати пяти часовой рабочей неделе, о Франции, сдающей свои позиции, о налогах, как же без них, о не замеченном радаре и штрафе за превышение скорости, злой говорит, что арабы слишком быстро размножаются, добрая возражает, что не надо обобщать, хозяйка дома уверяет, что блюдо пережарено, ожидая приятных для нее уверений в обратном, а патриарх беспокоится о температуре вина.

… она не вписывалась ни в какие рамки и отчаянно сопротивлялась тому, чтобы куда-то вписаться.

В сентиментальном настроении. Старая любовь. Эти сумасшедшие вещи. Моё сумасшедшее сердце. Загулявшая леди. Я никогда раньше не любил. Толко ты и никто другой. Если бы тебе довелось увидеть меня сейчас. Я ждал тебя. Возможно, я ошибаюсь.

За ремонтом следила она. Наши встречи участились, по мере продвижения работ мои перспективы становились все менее отчетливыми, ее рукопожатия – не такими быстрыми, уже не так мешали несущие стены, зато все больше мешали рабочие.

Так вот что значит быть четырнадцатилетней сегодня? Ясно осознавать, что все продается и покупается в этом дольнем мире, и в тоже время оставаться настолько наивной и нежной, и верить, что можно, взяв за руки двух взрослых одновременно, шагая посередине, между ними, и не вприпрыжку, как раньше, но крепко сжимая их руки, сковывая их собою, несмотря ни на что удержать их ВМЕСТЕ.

— Я и не знал, что такое бывает, — прошептал Шарль.
— Что бывает?
— Такие люди, как вы…
— Вы правы. Таких не бывает. Во всяком случае, не могу сказать, что я есть…

— Зачем вообще рожать детей, если они не могут рассказать тебе о своей любви, когда вырастут?[…]И что тогда вообще остается? Что нам остается, если мы не можем говорить друг с другом о любви, об удовольствии? Коммунальные платежи? Прогноз погоды?

Включил музыку, закатал рукава, протер стол чистой тряпкой и порубил всё на мелкие кусочки: чеснок, эшалот, свою слабость и свои сомнения.

Ему достаточно было просто знать, что она существует, пусть далеко от него, пусть отдельно от него, и это его утешало…