Замолчите лучше и не оскорбляйте воздуха вашим язычком! Я, на вашем бы месте, на семи осинах удавился, а вы полотно покупаете… улыбаетесь!
Цитаты из книги «Драма на охоте»
Зло считаю я злом, грех грехом.
— Вторые сутки спит, и всё ему мало! Да вы знаете, какой сегодня день? — спросил Поликарп, входя в спальную и глядя на меня так, как умные глядят на дураков.
— Среда, — сказал я.
— Как же, беспременно. Нарочно для вас так и сделали, чтобы в неделе две среды было…
— Сегодня четверг! — сказал доктор.
Прошлое я помню, как вчерашний день. Как в тумане, вижу я места и образы людей. Беспристрастно относиться к ним нет у меня сил: люблю и ненавижу я их с прежней силой, и не проходит того дня, чтобы я, охваченный чувством негодования или ненависти, не хватал бы себя за голову.
Судьба позволяет себе иногда едкие, ядовитые шутки!
— Дело не в надежной любви, а в счастье…
— С ним я буду счастлива… Состояние у него — слава богу, и не голяк он какой-нибудь, не нищий, а дворянин. Я в него, конечно, не влюблена, но разве только те и счастливы, которые по любви женятся? Знаю я эти браки по любви!
— Дитя мое, — спросил я, с ужасом глядя в её светлые глаза, — когда вы успели нафаршировать вашу бедную головку этой ужасной житейской мудростью?
— Так горячо не заступаются за честное имя женщины, к которой равнодушны…
— Заступаются, брат… Но дело не в этом…
Чувствовать себя на этом свете лишнею мебелью очень тяжело… Жутко жить, не зная цели…
Но бывают нередко минуты, когда я, вглядевшись в стоящий на моем столе портрет, чувствую непреодолимое желание пройтись с «девушкой в красном» по лесу под шумок высоких сосен и прижать её к груди, несмотря ни на что. В эти минуты прощаю я и ложь и падение в грязную пропасть, готов простить всё для того, чтобы повторилась ещё раз хотя бы частица прошлого…
Любовь и ревность делают человека несправедливым, бессердечным, человеконенавистником…
Она дала буре поцелуй, и буря сломала цветок у самого корня. Много взято, но зато слишком дорого и заплачено.
Мой друг говорит на трёх европейских языках, но не умеет говорить с женщинами.
«В высшей степени достойная особа» представляла из себя девятнадцатилетнюю девушку с прекрасной белокурой головкой, добрыми голубыми глазами и длинными кудрями. Она была в ярко-красном, полудетском, полудевическом платье. Стройные, как иглы, ножки в красных чулках сидели в крошечных, почти детских башмачках. Круглые плечи её всё время, пока я любовался ею, кокетливо ёжились, словно им было холодно и словно их кусал мой взгляд. <...> У меня же, помню, затеплилось в груди хорошее чувство. Я был ещё поэтом и в обществе лесов, майского вечера и начинающей мерцать вечерней звезды мог глядеть на женщину только поэтом… Я смотрел на девушку в красном с тем же благоговением, с каким привык глядеть на леса, горы, лазурное небо.
— Мне вот как хотелось бы умереть. Одеться в самое дорогое, модное платье, какое я на днях видела на здешней богачке, помещице Шеффер, надеть на руки браслеты… Потом стать на самый верх Каменной Могилы и дать себя убить молнии так, чтобы все люди видели… Страшный гром, знаете, и конец…
— Какая дикая фантазия! — усмехнулся я, заглядывая в глаза, полные священного ужаса перед страшной, но эффектной смертью. — А в обыкновенном платье вы не хотите умирать?
— Нет… — покачала головой Оленька. — И так, чтобы все люди видели.
Я не дал бы ей семьи, а стало быть, не дал бы и счастья.
Нет, друг мой, к несчастью людей, женщины не могут быть совершенны! Как бы ни была умна женщина, какими бы совершенствами она ни была одарена, в ней всё-таки сидит гвоздь, мешающий жить и ей и людям.
Человеческое жало опаснее змеиного!
Не одни только дети бывают глупы… Бывают дураки и в пятьдесят лет.
Трудно понять человеческую душу, но душу свою собственную понять ещё трудней.
Убил я под влиянием аффекта. Теперь ведь и курят и чай пьют под влиянием аффекта. Вы вот в волнении мой стакан захватили вместо своего и курите чаще обыкновенного… Жизнь есть сплошной аффект… так мне кажется…