— Представь, где-то в труднодоступном месте существует кнопка, нажав на которую ты сделаешь всех людей здоровыми, довольными, богатыми, сытыми. Уничтожишь все болезни и даже, возможно, саму смерть. Именно ты – по твоей собственной воле, твоим собственным выбором. Нажмешь на нее?
– Да, – сразу сказала я.
– А я – нет, – ответила Кавалерия. – Когда-то да, даже если бы пришлось погибнуть, а теперь – нет. Для всего существует свое время. Раньше этого времени можно только повредить.
Цитаты из книги «ШНыр. У входа нет выхода»
Из задней двери тормознувшей машины вывалился пьяный. Он стал совать ей под нос свой паспорт и говорить, что в нем нет детей. Рину это не слишком удивило: она вечно влипала в истории.
Вместо того, чтобы быстро пройти дальше, она взяла паспорт и встряхнула. Из паспорта не вывалилось ни одного даже самого маленького ребеночка.
— И правда! — сказала она. — Нету!.. Ну ничего: когда обзаведетесь — сразу приходите за педагогическими советами!
Не жалеть себя! Все, что я жалею, рано или поздно отправится на корм червям. А то, что вечно, рождается именно там, где заканчивается саможаление. Чтобы я стал лучше, меня надо непрерывно пинать, не забивая при этом насмерть.
Взгляд маркиза дю Граца затерялся в глубинах ее корсета. Луиза дышала так тяжело, что сзади взрывались пуговки и дождем летели кнопки.
– Где твой стилет? – спросил маркиз дю Грац.
– Кажется, я забыла его в соседней комнате!
– Ты хоть раз можешь ничего не забывать? – ворчливо сказал маркиз и заглянул в соседнюю комнату.
На ворсистом ковре лежал князь вампиров. Из груди у него торчала узкая серебристая рукоять.
Чудо — это отступление от обычного порядка вещей, которое делает мир хоть капельку нравственнее. А если нравственнее мир не становится, то это не чудо, а фокус.
К мудрости ведут два пути – скорби либо добровольного самоограничения, то есть, в общем-то, той же скорби, только осознанной. Если ты не выбираешь второй путь, первый сам выбирает тебя.
И ещё всякий человек напряжённо думает и додумывает одну и ту же протяженную по жизни и времени мысль. У одного это: «Я всё выдержу! Всем помогу!» У другой: «Всё равно всё пропало. Я всегда буду несчастна». У третьего: «Меня не обманешь! Я сам всех надую!»
Только то дело имеет ценность перед вечностью, в которое было вложено много любви и боли.
Чем отличается солдат первого месяца войны от солдата пятого года войны? В первый месяц солдат бравый, сытый, одетый с иголочки. Поёт патриотические песни, обвешивается пулемётными лентами и рвётся вцепиться в горло врагу. На пятый год войны солдат исхудавший, завшивленный, хронически простуженный. На оружие смотрит устало, патриотических песен не поёт. Но вот врагу от него лучше держаться подальше.
На войне ставят к стенке не того, кто убил мало врагов или стрелял из винтовки с закрытыми от ужаса глазами или тихо кричал: «Ура!» Ставят к стенке тех, кто дезертировал. Просто бросил свой пост и убежал.
Надо быть постоянно готовым к угасанию интереса: к идеалам, работе, занятию, к человеку — и не выть на луну, когда это случится. Между первым и вторым дыханием — всегда разочарование, усталость и тоска. Поздней осенью трудно поверить, что когда-нибудь наступит весна. Если же вообще не знать о смене времен года, то и предположить весну невозможно. Логически она никак не вытекает из осени. Логически из осени вытекает только зима.
Всякое чужое ухаживание смешно, пока не начинают ухаживать за тобой. Тут уже принимаешься глотать крючки без наживки.
Железные женщины не любят казаться слабыми. От слабости они ржавеют.
Лучше взять меньше, но донести, чем взять много и бросить на полпути.
Всегда приятно ковыряться пальчиком в чужой ранке, но стоит кому-то залезть в твою, удовольствие сразу обнуляется. Если у тебя есть вавка, прячь её, чтобы друзья не стали утешать. А то найдутся те, что станут зашивать суровыми нитками обычную кошачью царапину.
Ученики младших классов прут огромные ранцы, от которых позвоночник осыпается в трусы. Чем старше ученик, тем рюкзак меньше, и, наконец, наступает день и час, когда человек идет в школу, сунув под ремень брюк единственную тетрадь по всем предметам.
Лучший способ кого-то взбесить – это начать успокаивать. Само слово «успокойся!» имеет ярко выраженный психопатический эффект.
Не желай всего и сразу, и всегда будет, чего хотеть в следующий раз.
Основной противник добрых людей не злые люди, а добренькие. Да и вообще кто сказал, что зло не добренькое? Да оно, может, гуманнее добра в двести тысяч раз, как и маньяк до определенного момента добрее отца с ремнем. Поэтому если зло и придет к нам в ближайшие годы, то под маской такого глобального, вненационального, объединяющего и всеобщего добра, что мы к нему прямо все потянемся. Ещё и толкаться будем в очереди на эшафот.
Однажды я ясно понял, что люди проверяются в рядовых отношениях. Мы не такие, какие мы с человеком, которого узнали вчера и который нам интересен, а такие, какие с человеком, которого знаем десять лет и который нас давно достал.