Я был счастлив, если называть счастьем зеркало, в котором отражается любимое лицо, чистое и прекрасное.
Цитаты из книги «Ночь в Лиссабоне»
… Что пустая, мрачная одержимость — это знамение нашего времени. Люди в истерии и страхе следуют любым призывам, независимо от того, кто и с какой стороны начинает их выкрикивать, лишь бы только при этом крикун обещал человеческой массе принять на себя тяжёлое бремя мысли и ответственности. Масса боится и не хочет этого бремени. Но можно поручиться, что ей не избежать ни того, ни другого.
Каждое судно, покидавшее Европу в эти месяцы 1942 года, было ковчегом. Америка высилась Араратом, а потоп нарастал с каждым днём. Он давно уже затопил Германию и Австрию, глубоко на дне лежали Прага и Польша; потонули Амстердам, Брюссель, Копенгаген, Осло и Париж; в зловонных потоках задыхались города Италии; нельзя было спастись уже и в Испании.
— Впрочем, мы все, конечно, умрём.
— Да, — сказала Элен. — Но никто в это не верит.
Ему нужно панцирное мировоззрение, как корсет толстой бабе, иначе он расплывется.
Возможность самоубийства — это в конце концов милосердие, и всё значение его можно постигнуть в очень редких случаях. Оно дарит иллюзию свободы воли, и, может быть, мы совершаем его гораздо чаще, чем нам это кажется. Мы только не осознаем этого.
— Я уже давно не могу иронизировать, — сказал он. — И испытывать страх перед громкими словами. Когда человек иронизирует и боится, он стремится принизить вещи.
— Может быть, — согласился я. — Но разве так уж необходимо, став перед несбыточным, повторять себе: оно невозможно? Не лучше ли постараться преуменьшить его и тем самым оставить луч надежды?
Потом явился Шварц, и началось апокрифическое бытие.
– Почему апокрифическое?
– Подставное, скрытое, анонимное – жить под эгидой мертвого.
Мое отечество против моей воли сделало меня космополитом. Придется им остаться. Назад возврата нет.
Ты не только возбуждаешь, ты еще и смешишь. Такая оригинальная комбинация встречается очень редко.
Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение.
Ощущение опасности всегда обостряет восприятие жизни. Но только до тех пор, пока опасность лишь маячит где-то на горизонте.
Если мы думаем, что есть спруты, они должны быть. Мы не можем вообраить себе того, чего нет на свете.
При свете солнца в Лиссабоне есть что-то наивно-театральное, пленительное и колдовское. Зато ночью он превращается в смутную сказку о городе, который всеми своими террасами и огнями спускается к морю, словно празднично наряженная женщина, склонившаяся к своему возлюбленному, потонувшему во мраке.
Национальное возрождение, о котором они кричали, похоже на камень. Когда его подымаешь с земли, из-под него выползают гады. Чтобы скрыть свою мерзость, они пользуются громкими словами.
— Вы нашли Бога?
— Лицо в зеркале.
— У тебя много было женщин во Франции?
— Не больше, чем это необходимо.
Всегда есть две правды: с одной рвешься вперед, очертя голову, а другая похожа на осторожный ход, когда прежде всего думаешь о себе.
Мы миримся с высокомерными словами в политике, но только не в области чувств. К сожалению. Если бы мирились, было бы лучше.
Разве ты не знаешь, что невиновность — в наш век — преступление, которое карается тяжелее всего?