Дорогой фарфор, когда его шваркают об стенку кухни, издает дешевый звук.
Цитаты из книги «Глазами клоуна»
Люди земные не только умнее, но они человечнее и великодушнее братьев во Христе.
Человек творческий просто не в состоянии не делать то, что он делает: либо писать картины, либо выступать по городам и весям как клоун, либо петь, либо высекать из мрамора и гранита «непреходящие ценности». Художник похож на женщину, которая не в силах отказаться от любви и становится добычей первой встречной обезьяны мужского пола. Художники и женщины — самые подходящие объекты для эксплуатации, и в каждом импресарио есть что-то сутенёрское — от одного до девяноста девяти процентов.
Я покраснел. Мне стало неловко, я вспомнил, что никогда не посылал цветов Мари. Конечно, я ей отдавал все цветы, которые мне преподносили на выступлениях, но я никогда не покупал цветов специально для нее, да и за букеты, которые мне преподносили, тоже обычно приходилось платить самому.
Я рыл канаву через любимую дедушкину куртину роз, прямо на мраморную копию Аполлона Бельведерского, и уже радовался той минуте, когда статуя рухнет от моих землепроходческих стараний, но радоваться было рано: статую свалил не я, а маленький веснушчатый мальчуган по имени Георг — он нечаянно взорвал и себя и Аполлона фаустпатроном. Герберт Калик прокомментировал это происшествие весьма лаконично: — К счастью, Георг был сиротой!
Сентиментальность – коварная, предательская штука. Нельзя трогать мгновения, нельзя их повторять.
Счастье, которое длится больше секунды или больше двух-трёх секунд, — для меня пустой звук.
Не понимаю я американской морали. Мне кажется, американцы сожгли бы на костре сострадательную женщину, объявив ее ведьмой, — каждую женщину, которая делает «то самое» не ради денег и не по страсти, а только из сострадания к мужской природе.
Людей ничто так не обескураживает, как клоун, вызывающий жалость. Это все равно, как если бы вам подал пиво официант в инвалидной коляске.
Моё состояние, которое некоторые критики характеризовали как «лирически-ироническую весёлость», скрывающую «горячее сердце», на самом деле было не чем иным, как холодным отчаянием, с каким я перевоплощался в марионетку; впрочем, плохо бывало, когда я терял нить и становился самим собой.
Судя по её неудержимому рыданию, в ней было немало сентиментальности.
… ненавижу разъяснять поэтические образы. Либо меня понимают сразу, либо нет. Толковать тексты не моя специальность.
Убивать эстетов, понятно, лучше всего дорогими предметами искусства, чтобы, испуская дух, они возмущались таким святотатством.
Человек со стороны (каждый человек находится в этой позиции по отношению ко всем остальным) судит о положении другого иначе, чем тот, кого это непосредственно касается, — либо слишком мрачно, либо чересчур оптимистически, и так во всех случаях: будь то счастье или несчастье, любовная трагедия или творческая деградация.
Я уже давно перестал говорить с людьми о деньгах и об искусстве. Там, где эти категории сталкиваются друг с другом, добра не жди: за искусство либо недоплачивают, либо переплачивают.
Думай о клоуне: он плачет в ванной и проливает кофе себе на шлёпанцы.
Клоун, который начал пить, скатится по наклонной плоскости быстрее, нежели запивший кровельщик упадёт с крыши.
Вы обращаетесь с любовью, как с бенгальским огнём… а она — динамит.
Молчание — хорошее оружие…
Мгновения невозвратимы — их нельзя ни повторить, ни разделить с другими.