Подумайте: как бы хорош ни был карточный домик, сколько бы не твердили восхищенные наблюдатели, что построить такое чудо из обыкновенных кусочков глянцевого картона совершенно немыслимо, — не так уж интересно всю жизнь оставаться его гордым создателем и, не щадя усилий, защищать свое творение от сквозняков и неосторожных зрителей. И не потому ли величайшее из искушений, которые посещают строителей карточных домиков, — выдернуть одну карту из самого основания и зачарованно наблюдать, как рассыпается только что созданное твоими руками маленькое чудо.
Цитаты из книги «Лабиринт Менина»
Веселье — единственное стоящее лекарство от страха.
Чудеса не приносят ни счастья, ни комфорта; невероятные события не освобождают от пут повседневности, а всего лишь перекручивают эти путы на иной манер, перед тем как затянуть их потуже… Невыносимо туго, по правде говоря!
Тому, кому жизнь стала казаться сном, следует ждать или смерти, или перемен. Что, в сущности, одно и то же…
Вечность — это безумие, а время подобно воле, которая способна его обуздать.
Байки о былом имеют одно замечательное свойство: слушателю начинает казаться, будто в настоящем никаких проблем не существует, да и в будущем их быть не может.
Откровенно говоря, я никогда не испытывал какого-то особого отвращения к предателям, поскольку прекрасно понимал : всё дело в том, что одни люди живут всерьёз, а другие играют в увлекательную игру под названием «жизнь», на ходу изобретая и меняя правила. И первые придумали кучу нелестных слов для определения действий вторых, как правило, неудобных и опасных для окружающих.
— Магистр Нуфлин при смерти? Как такое может быть? — ошеломленно переспросил я.
— А чему ты удивляешься? — пожал плечами Джуффин.
— Это как-то не вяжется с его имиджем, — растерянно объяснил я.
Если поблизости нет выхода, следует создать его самостоятельно, из подручных материалов.
В каждом человеке с момента рождения обитает его собственная смерть, таинственная, ничтожно малая, но почти бесконечно могущественная часть его существа. Обученная искусству умирать — и ничему сверх того! Она молча дремлет в тишине, пока мы, наивно уверенные в собственном бессмертии, мечемся по свету в поисках приключений, суетливо роемся на книжных полках, пытаясь обнаружить там источник сокровенного знания, или смирно сидим на месте, наслаждаясь повседневными радостями бытия. Мы почти не имеем связи с этим таинственным существом, нашим настоящим неумолимым убийцей, только сны у нас общие, но нам никогда не удается договориться и заключить пакт о ненападении…
Стоит уяснить, что переменчивый мир, которому принадлежит твое сердце, куда более хрупок и ненадежен, чем ты когда-либо осмеливался предполагать, любая нехитрая радость заставляет пронзительно звенеть какие-то особо потаенные, доселе молчавшие струны в глубоких синих сумерках твоего существа.
Стиснуть зубы и очертя голову рвануть навстречу неприятности могут многие: тут требуется не столько врожденное мужество, сколько благоприобретенная привычка действовать, не обращая внимание на страх. Но стать счастливым болваном в самом сердце наихудшей из неприятностей, в какие мне когда-либо доводилось влипать, – признаться, я и не надеялся, что такое возможно.
… это гораздо больше, чем просто кафе, это спасательная станция, контора по мелкому ремонту разбитых сердец, пункт раздачи таблеток от одиночества…
Увы, в критических ситуациях самые симпатичные личности порой начинают вести себя по-свински — такова человеческая природа, и чем дольше живешь, тем лучше понимаешь, как мало исключений из этого правила.
… то и дело причудливо изменяя оттенки, как это свойственно лишь закатам и синякам…
Все уже так хреново, что хуже быть не может. Следовательно, может быть только лучше. Логично?
Любому живому человеку следует ждать смерти и перемен: это единственные ожидания, которые не оказываются обманутыми.
Эта идея занимала в моем сознании почетную должность навязчивой.
Никто не выбирает, ради кого или чего следует приносить жертвы. Нужно быть редким счастливчиком, чтобы пожертвовать собой во имя того, что тебе действительно дорого, а не ради чужого дяди.
Я добровольно стал мёртвым, потому что быть живым — слишком больно.