Цитаты из книги «Голодные игры»

У меня уже отобрали будущее! Я не отдам им своего прошлого!

— Не дай им погибнуть от голода! — кричу я, цепляясь за его руку.
— Не дам! Ты же знаешь! Китнисс, помни, что я…

Да, я не улыбаюсь каждому встречному, но есть люди, которые мне дороги и которых я люблю.

Будь моя воля – забыла бы эти Игры навеки. Никогда бы не заговаривала о них. Притворилась бы, что это был страшный сон, и не более. Но тур победителей ни о чём не позволит забыть. Капитолий нарочно проводит его примерно посередине между сезонами, чтобы освежить у людей чувство ужаса. Нам, жителям дистриктов, не просто напоминают о том, как страшна железная хватка столицы, – нас вынуждают публично этому радоваться.

В школе нас каждый год водили туда на экскурсии. В раннем детстве шахта порождала у меня попросту неприятные ощущения. Тоннели навевали клаустрофобию, затхлый воздух и темнота даже не позволяли свободно вздохнуть. Но после того как взрывом убило папу и нескольких его товарищей, я с трудом заставляла себя войти в подъёмник. Ежегодная экскурсия превратилась в пытку.

Я закусываю губы, чувствуя себя приниженной. Пока я беспокоюсь о деревьях, Пит задумывается о том, как сохранить себя, чистоту своего «я».

Все чувства обостряются до предела и подчинены одной задаче — выжить. Нет времени раздумывать. Раздается свист — и ты либо действуешь, либо погибаешь.

Доб­рый Пит Мелларк го­раз­до опас­нее для меня, чем злой. Доб­рые люди но­ро­вят про­ник­нуть тебе в самое серд­це. Я не долж­на этого до­пу­стить.

Без Хеймитча, по-моему, куда безопаснее, — возражаю я. — Он так проспиртовался, что от огня, боюсь, вспыхнет как спичка.

Я вздрагиваю, заметив, что кто-то смотрит на меня в нескольких дюймах от моего лица, но это всего лишь мое собственное отражение. Безумные глаза, впавшие щеки, спутанные волосы. Злобная. Одичавшая. Сумасшедшая. Теперь понятно, почему ко мне никто близко не подходит.

Ты пришла добить меня, солнышко?

Сначала один, потом другой, а потом почти все подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают ее в мою сторону. Этот древний жест существует только в нашем дистрикте и используется очень редко; иногда его можно увидеть на похоронах. Он означает признательность и восхищение, им прощаются с тем, кого любят.

— Не спится?
— Спалось, но не долго.

Сразу становится понятно, что бурные восторги у меня не идут. Пробуем выставить меня дерзкой, но с гонором тоже напряженка. Для свирепой я слишком субтильная. Я не остроумная. Не забавная. Не сексапильная. Не загадочная. К концу консультации я вообще никакая.

По сравнению с грязью здесь просто рай. Чистая одежда, спальный мешок, лекарства… ты.

Игры то голодные, зато профи сытые!

… меня держат станы планолета и ещё, та самая сила, которая не отпускает от умирающего его близких.

Музыка по части полезности для меня занимает место где-то между бантиками для волос и радугой. И то по радуге можно хотя бы погоду определить.

– По крайней мере у вас приличные манеры, – говорит Эффи, когда мы заканчиваем главное блюдо. – Прошлогодняя пара ела всё руками, как дикари. У меня от этого совершенно пропадал аппетит.
Те двое с прошлого года были детьми из Шлака, и они никогда за всю свою жизнь не наедались досыта. Неудивительно, что правила поведения за столом не сильно их заботили. Мы – другое дело. Пит – сын пекаря; нас с Прим учила мама. Что ж, пользоваться вилкой и ножом я умею. Тем не менее замечание задевает меня за живое, и до конца ужина я ем исключительно пальцами.
Потом вытираю руки о скатерть, заставляя Эффи поджать губы еще сильнее.

Нам не остается ничего другого, как шутить. Иначе можно сойти с ума от страха.