Истории похожи на пауков со всеми их длинными лапками, и похожи на паучьи сети, в которых человек сам и запутывается, но которые кажутся такими красивыми, когда вы видите их под листовой на утренней росе, и так изящно соединятся между собой, каждая с каждою.
Цитаты из книги «Сыновья Ананси»
Тоска съест тебя изнутри, останутся только кожа да кости.
Истории — это сети, густые, нить к нити, и вы следуете к центру каждой истории, потому что центр — это финал. А каждый человек — нить.
Правду он считал по сути податливой и ранимой, скорее делом мнения, чем фактом.
В жизни каждого из нас иногда случаются дожди. Но среди туч всегда светит лучик надежды.
Самое главное в песнях — то, что они совсем как истории: ни черта не стоят, если их никто не слушает.
Наш мир очень маленький. Не надо долго жить на свете, чтобы это понять. Есть одна теория, согласно которой на Земле лишь пятьсот настоящих людей (так сказать, актерский состав; остальные, по той же теории, просто статисты), и более того, все они знакомы между собой. Последнее верно — во всяком случае, настолько, насколько это имеет значение. В реальности мир состоит из тысяч и тысяч групп по пятьсот человек, в каждой из которых актеры натыкаются друг на друга, стараются друг друга избегать и обнаруживают друг друга в какой-нибудь богом забытой ванкуверской чайной. Есть в этом процессе какая-то неизбежность. Это даже не случайность, просто так функционирует Вселенная, которой совершенно безразличны предпочтения отдельных лиц или понятия о приличиях.
— Есть три и только три вещи, способные усмирить боль, какую испытываешь при мысли о смерти, — сказал Паук. — Это вино, женщины и песни.
— Курица в карри тоже неплохо, — заметил Толстый Чарли, но никто его не слушал.
У нас тяжелое сердце. Печаль покрыла нас, как пыльца в сезон сенной лихорадки. Тьма — наш удел, а несчастье — единственный попутчик.
Дело ведь в том, как ты звучишь.
Как почти все на свете, эта история началась с песни. … Их спели.
Даже если ваша курица обыкновенно несёт золотые яйца, она рано или поздно <...> всё равно попадёт на сковородку.
Миссис Хигглер шмыгнула носом.
— Беда с вами, молодежью, — сказала она. — Вы думаете, будто всё знаете, а сами только вчера на свет родились. Да я за свою жизнь забыла больше, чем ты когда-либо знал.
Все можно наладить.
Нужен лишь тот, кто за это возьмется.
По части песен важно, что они как истории.
Ни черта не значат, если их никто не слышит.
Всякий, кто называет тебя «дамочкой», заведомо исключил тебя из списка людей, к которым стоит прислушаться.
Существует, как заметил однажды Толстяк Чарли, множество видов тишины.
У могил своя тишина.
У космоса — своя.
У горных вершин — своя.
Есть тишина охоты. Это тишина выслеживания. В такой тишине нечто мягко ступает на когтистых лапах, а под пушистой шкурой перекатываются стальные мускулы. Нечто цвета теней в высокой траве. Нечто, готовое позаботиться, чтобы ты не услышал ничего, что оно не пожелало бы выдать.
Мир, может, и остался прежним, зато обои поменялись, верно?
Люди отвечают на истории.
Они рассказывают их самим себе.Истории разлетаются, и когда их рассказывают, меняют рассказчиков.
В реальности мир состоит из тысяч и тысяч групп человек по пятьсот,
и жизнь людей в этих группах уходит на то,
чтобы натыкаться друг на друга,
пытаться избежать друг друга
или случайно обнаруживать друг друга в одном и том же кафе в Ванкувере.