Цитаты из книги «Лавр»

Написанное слово останется таковым навсегда. Что бы ни случилось впоследствии, будучи записанным, это слово уже состоялось.

Ему казалось, что слово записанное, упорядочивает мир. Останавливает его текучесть. Не позволяет понятиям размываться.

Человек сотворен из праха. И в прах обратится. Но тело, которое ему дано на время жизни, прекрасно. Ты должен знать его как можно лучше.

… Много раз я сожалел о словах, которые произносили уста мои, но о молчании я не жалел никогда.

Ангелы не устают, ответил ангел, потому что они не экономят сил. Если ты не будешь думать о конечности своих сил, ты тоже не будешь уставать.

— Но любовь… — это такое всепоглощающее чувство, от которого, как я понимаю, просто судорогой сводит… А я такого не чувствую. Мне её не хватает — да. Мне хочется быть рядом — да. Но не безумствовать.
— Ты говоришь о страсти, которая действительно род безумия. А я говорю о любви осмысленной и, если угодно, предопределённой. Потому что когда тебе кого-то не хватает, речь идёт о недостающей части тебя самого. И ты ищешь воссоединения с этой частью.

— Твою дивизию, — в сердцах воскликнул юродивый Фома. — Так ведь русский человек — он не только благочестив. Докладываю вам на всякий случай, что он ещё бессмыслен и беспощаден, и всякое дело может у него запросто обернуться смертным грехом.

— Не люблю расставаться.
— Жизнь состоит из расставаний, — сказал Арсений. — Но помня об этом, полнее радуешься общению.

Так когда же, спрашивается, конец света, закричала толпа. Нам это важно, простите за прямоту, и в отношении планирования работы, и в смысле спасения души.

Мне все больше кажется, что времени нет. Все на свете существует вневременно… Я думаю, время дано нам по милосердию Божию, чтобы мы не запутались, ибо не может сознание человека впустить в себя все события одновременно. Мы заперты во времени из-за слабости нашей.

Христофор писал не потому, что боялся что-то позабыть. Даже достигнув старости, он не забывал ничего. Ему казалось, что слово записанное упорядочивает мир.

Из временных указаний все чаще ему приходило на ум слово однажды. Это слово нравилось ему тем, что преодалевало проклятье временем. И утверждало единственность и неповторимость всего произошедшего — однажды. Однажды он понял, что этого указания вполне достаточно.

То, что человеку даётся по силе его, и есть наилучшее. А что сверх силы его, то, любовь моя, не полезно.

Люди свободны, но история несвободна. В ней столько, как ты говоришь, помыслов и поступков, что она не может свести их воедино и объемлится только Богом. Я бы даже сказал, что свободны не люди, а человек. Скрещение же человеческих Воль уподоблю блохами в сосуде: их движение очевидно, но разве оно имеет общую направленность? Потому у истории нет цели, как нет её и у человечества. Цель есть только у человека. И то не всегда