Искусство — это всегда политика, в ином случае оно лишь украшение, и творец всегда найдет что сказать, он ведь не сапоги шьет. И ты тоже не сапожник, верно?
Цитаты из фильма «Аноним»
Итальянские женщины тем отличаются от благородных английских дам, что берут то, что хотят, они откровенны в своих желаниях…
— Почему ты продолжаешь писать? Почему продолжаешь портить репутацию моей семьи?
— Это всё голоса. Не могу их остановить, они ко мне приходят. Когда ем, когда сплю, когда иду по залу… И сладостные мечты юной девы, и неудержимое тщеславие придворного, подлые замыслы убийц, мольбы их несчастных жертв… Только когда я переношу их голоса, их слова, на пергамент, они исчезают, освободившись, и лишь тогда мой мозг успокаивается, обретая покой. Я бы помешался, если бы не записывал эти голоса.
— Не одержимость ли это?
— Возможно, ты права.
Хоть наша история на этом завершилась, но поэт не ушел, ведь его монумент несокрушим, ибо не из камня он воздвигнут, но из его стихов. И о нем будут помнить, покуда слова рождаются дыханием, а дыхание — самой жизнью.
Слово навсегда останется моим единственным наследием…
Делом всей моей жизни стало познание человеческой натуры. Я знаю тебя, Джонсон. Ты бы мог предать меня, но ты не способен предать мои пьесы.
Вас, миледи, Вашу семью, меня, королеву Елизавету, нас всех будут помнить только за то, что мы жили в то время, когда Ваш супруг водил пером по бумаге!
— Знаешь ли ты, Джонсон, что по книге Пэров, история моей семьи самая древняя в Королевстве? Мы участвовали в битвах при Креси, Босворде, при Азенкуре. Унаследовав графство, я был самым богатым из людей, когда-либо дышавших воздухом Англии. А последний вздох будет испускать беднейший… Никогда не влиял на законы и политику Англии, не поднял меча ни в одной из великих битв. Слова… Только слова станут моим единственным наследством. Лишь ты, смотря мои пьесы знал, что они мои. Слушая аплодисменты, одобрительные возгласы публики, я осознавал, что чествуют другого человека… И в этой какофонии звуков я ловил хлопки лишь двух ладоней… Твоих. Но так ни разу их и не услышал. Ты никогда не говорил мне, ни разу не сказал мне, что ты думаешь о моей работе.
— Я признаюсь, что Ваши слова – это самое удивительное, что когда-либо звучало на нашей сцене. На любой сцене. Во все времена. Вы – душа нашего века.
Разве может полюбить луну тот, кто вначале увидел солнце?
Если пьесы и вправду такой грех, мне придется молиться о спасении души до последнего вздоха.
Он для меня был неоспоримым совершенством, истерзавшим мою душу. А я для него был никем.