Цитаты из книги «Анжелика. Война в кружевах»

Можно ли обрести утерянное счастье? Филипп заблудился на дорогах, ведущих к гибели. Анжелика давно стала женщиной. Но могущество природы столь велико, что оно может вновь заставить расцвести даже увядшие чувства — так же, как весной после долгой ледяной зимы расцветает земля.

Марс, сраженный чарами Венеры?! Нет, я не могу в это поверить! Если это правда, тогда вы действительно способны творить чудеса.

— Месье, назовите ваших секундантов, я к вашим услугам…
— Это моя жена к услугам всех подряд.

— Маркиз, ты счастливчик, — сказал король, — обладать подобным сокровищем! Здесь нет ни одного мужчины — и твой сюзерен в их числе, — кто не завидовал бы такой удаче. По крайней мере, мы хотим надеяться, что ты не пренебрегаешь ею. Все знают, что запах пороха, дым орудий и хмель побед порой превращали тебя в слепца, не замечающего привлекательности прекрасного пола.
— Сир, есть свет, который может вернуть зрение слепцу и заставить его ощутить вкус иных побед.

Отец, а я был его единственным сыном, и мысли не допускал, чтобы оставить меня в провинции. Он радовался скорости, с которой я поднимался по придворной лестнице… Я был совершенно невежествен и глуп, зато красив.

Больше всего ему опять хотелось растянуться на теплом сене, рядом с Анжеликой и обменяться с ней простыми признаниями. Это чуждое желание оскорбило, взбесило маркиза. Но резкие слова так и не сорвались с его губ. Маркиз дю Плесси вышел из сарая с тяжелой головой. В его душе появилось гнетущее чувство, что и на этот раз последнее слово осталось не за ним.

Анжелика даже начала думать, что те сладостные минуты, воспоминания о которых она бережно хранила в глубине своей памяти, как хранят распустившуюся розу с пурпурными лепестками, были всего лишь прекрасной иллюзией. Жестокость высшего света стремилась уничтожить этот нежный цветок, хотя он едва расцвел. Но Филипп был типичным представителем этого мира, грубого и злого. Анжелика не знала, что он находился в плену сложных, необычных для него чувств, испытывая муки гордости и одновременно приступы панического страха, который она ему внушала. Он не чувствовал в себе сил укротить жену, подчинить ее себе, не прибегая к насилию. Он боялся, что, если возведенная им стена равнодушия рухнет, он попадет в рабство. А ведь он поклялся себе, что никогда не позволит женщине одержать верх над собой. Но именно это и происходило, стоило Филиппу представить себе улыбку Анжелики, ее взгляд. Маршал дю Плесси чувствовал себя уязвимым подростком. В его душе пробудилась былая застенчивость.

Ну вот, вы опять смотрите на меня своими огромными зелеными глазами, — прошептал он. — Я вас мучил, я бил вас, угрожал, но вы всегда поднимали свою прелестную голову, как цветок после бури. Я бросал вас почти бездыханной, побежденной, но вы возрождались вновь и становились еще прекраснее. Да, это раздражало, но со временем такая стойкость пробудила в моей душе чувство… доверия. Столько постоянства у женщины! Я был поражен. В конце концов я стал с интересом наблюдать за каждым вашим шагом. Я спрашивал себя: «Неужели она выдержит?» В день псовой охоты, когда я увидел, как вы с улыбкой отвечаете на гнев короля и на мою злость, я понял, что мне никогда не победить вас. И втайне гордился, что у меня такая жена.

«Что случилось бы, если бы мы встретились тогда? — подумала Анжелика. — Мы робко посмотрели бы друг на друга… он предложил бы мне яблоко. И мы пошли бы в свете луны, держась за руки…» Двое светловолосых подростков на шелестящих листвой аллеях старого парка, куда порой забредают лани из Ньельского леса… Двое подростков, охваченные несказанным счастьем, тем счастьем, которое можно испытать только в шестнадцать лет, когда хочется умереть на перине из мха, целуясь в тени деревьев… Анжелика никогда бы не узнала о тайне ларца с ядом… Может быть, вся ее жизнь сложилась бы по-другому…

Вы опасались, как бы придворная жизнь не развратила Кантора. Смерть избавила его от слез позора, которые тайно проливают дети, окунувшиеся во взрослую жизнь. У каждого своя судьба. Его судьба подарила ему жизнь, наполненную только радостями и песнями. И у него была любящая мать. <...> Вы дали ему все, что нужно для счастья: уверенность в материнской любви.

Благодаря помощи Всевышнего Божии помазанники могут более прозорливо управлять своим народом. Но не думайте, что это право без обязанностей, и одна из них — даровать прощение. У вас, мои мятежные подданные, хватило отваги, чтобы выступить против короны с оружием в руках, но этим вы вызываете у меня меньше возмущения, чем те люди, что находились рядом со мной, заверяя в своем почтении и преданности, между тем как я отлично знал, что они с легкостью предавали и в душе не испытывали ни подлинного уважения, ни настоящей привязанности ко мне. Я ценю честность в поступках.

И по дороге, она неожиданно поняла, что именно мешало ей наладить отношения с мужем: собственный опыт общения с мужчинами. Она слишком много знала о мужчинах, умела распознать их слабости и хотела привязать к себе мужа, используя проверенное оружие. Но с Филиппом ее могла соединить только девственная чистота юных сердец. Они были созданы для того, чтобы встретиться в шестнадцать лет, когда оба испытывали неутолимую любознательность, в которой стыдно признаться, когда предвосхищение тайн еще невинно, когда молодые тела, охваченные новым, неизведанным желанием, еще трепещут от страха и стыдливости, удовлетворяясь малым: прикосновением рук, улыбкой, поцелуем, открывающим ворота в рай.

Ей пришло в голову, что его губы воина отличаются свежестью и даже невинностью, и как ни странно, они оба, умудренные жизнью и испачканные в страшной грязи, дарят друг другу целомудренный и нежный поцелуй — тот самый, которого так и не случилось в их юности в парке Плесси.

Почти голый и продрогший, — прошептал Филипп, — иногда голодный… брошенный на попечение лакеев или служанок, которые меня развращали. Вот какой была моя жизнь здесь, в этом особняке, который в один прекрасный день я должен был унаследовать. Но когда речь заходила о том, чтобы вывести меня в свет, не существовало никаких ограничений. Самые роскошные костюмы, самый мягкий бархат, тончайшие воротники. Долгие часы цирюльник возился с моей шевелюрой. А когда показной спектакль заканчивался, я снова оказывался в своей темной комнате, затерянной в лабиринте коридоров. Я скучал. Никто не позаботился о том, чтобы научить меня читать или писать. Я был счастлив, когда мессир де Кульмер, соблазненный моей красивой мордашкой, взял меня на службу.

Речь не идет о доброте. Увы, дорогая Безделица, что мы можем противопоставить любви? — сказал король со скрытой грустью. — Это чувство не знает полумер. Если я не в состоянии пойти на низость, то остается только проявлять великодушие.

Изуродованный распутной жизнью, которая принесла ему больше разочарования, чем удовольствия, он никак не мог поверить в необычайную гармонию, возникшую во время физической близости с одним из тех ненавистных и презренных существ, которыми он считал женщин. Должен ли он признаться себе, что именно это и называют любовью? Или это всего лишь мираж? Страх перед новым разочарованием терзал его сердце. Он повторял себе, что, если оно наступит, он умрет от досады и горя. Уж лучше цинизм и насилие.

— Моя шпага принадлежит королю, месье. Я никогда не обнажал ее ради шлюх.
— Я наставил вам рога, месье! — зарычал он, пьяный от гнева. — И я настаиваю, чтобы вы потребовали у меня сатисфакции.

— Слово «опасаться» недостойно уст Вашего Величества!
— Ни одна опасность не кажется мне настолько грозной, как суровость ваших прекрасных уст.

Вы трепещете от удовольствия при мысли, что играете с огнем. Легче сделать чистокровного скакуна из рабочей лошади, чем изменить природу потаскухи.

Это — искусство одеваться, Филипп. Женские доспехи. Именно они придают особое очарование придворным праздникам.