Цитаты Дорис Лессинг

Думай неправильно, думай, как хочешь, но в любом случае думай для себя.

Каждый роман рассказывает какую-либо историю, но жизнь — не история, а скорее бесформенный ком происшествий.

Кровать — лучшее место для чтения, размышления и ничегонеделания.

В университете вам не скажут, что важнейшей частью юриспруденции является умение терпеть дураков.

Художники пишут глазами любви, и только глазам любви следует судить их.

По одному виду их сразу можно было отличить от помощников, секретарей и всякого рода обслуживающего персонала. Каждый делегат подходил к столу и, продолжая начатый еще в кулуарах разговор, занимал свое место с той неподражаемой хозяйской непринужденностью, которая буквально кричала: «Мы — сила». В каждом жесте, в каждом взгляде сквозила убежденность в своей полезности, важности того, что они здесь представляют.

Пять одиноких женщин, тихо, в одиночку, сходящих с ума, несмотря на наличие мужа и детей, или, скорее — именно из-за них. Качество, присущее им всем: сомнение в себе. Чувство вины — потому что они не чувствуют себя счастливыми. Фраза, которая звучала в речи каждой из них: «Со мной, должно быть, что-то не в порядке».

В этом мире избранных общепринятые правила, ценности и нормы неприменимы.

Редкие дети способны прийти в восторг от того, что их «старушенция» навела на себя лоск, что вся светится изнутри.

Она находилась в той стадии вечной молодости, ради достижения которой женщины не жалеют ни времени, ни сил. (Вернее далеко не все женщины, а только те, кому посчастливилось родиться в странах с высоким уровнем жизни).

Эти пущенные в обиход клише, словно взятые с образцового рекламного стенда, обладают такой внушительной силой, что многие твердят и твердят, не задумываясь: Юность — лучшая пора жизни или: Для женщины любовь — это все — до тех пор, пока в один прекрасный день не поймают в зеркале собственное выражение лица в момент произнесения одной из подобных деклараций или же пока не перехватят невольную гримасу собеседника или собеседницы в ответ на свои откровения.

Есть только один настоящий грех, а именно — убеждать себя, что второй сорт — это нечто большее, чем второй сорт.

Если бы не замужество, могла бы она стать чем-то выдающимся в своей области? Женщины как будто не так уж часто становятся профессорами.

Настоящая причина, по которой столь многие художники занялись политикой, «служением» чему-либо и т. д., заключается в том, что они кинулись на поиски порядка, хоть какого-нибудь порядка, который защитит их от яда, вливающихся в них, когда враг произносит слово «художник».

Многие женщины любят, когда с ними обращаются грубо. Это понимание было унизительным, и я, бывало сопротивлялась и отказывалась признавать, что это правда. Но я убеждалась в этом снова и снова.

Она только и делала, что говорила и говорила без конца. И вокруг нее тоже была сплошная говорильня. Интересно, это что же, постоянный стиль работы больших международных организаций? Если так, то не приходится удивляться, что…

Великие люди слишком велики, чтобы их тревожить. Они уже разрабатывают способы колонизации Венеры и со дня на день они начнут возводить ирригационные сооружения на Луне. А мы с тобой толкаем валуны. Всю свою жизнь мы, и ты, и я, вкладываем всю свою силу, весь наш талант в то, чтобы толкать огромный камень на вершину горы. Камень — это та истина, которая великим известна инстинктивно, а гора — это глупость человечества. Мы толкаем камни.

С точки зрения свойственных им эмоций животные от нас отличаются немногим. Мы льстим себе, утверждая, что человек в этом отношении гораздо богаче. Возможно, единственное, что животным недоступно, — платоническая любовь. Да и тут следует поразмыслить, не является ли её разновидностью преданность животного хозяину.

Миссис Майкл Браун, домохозяйка, никогда плохо не одевалась, но Кейт Браун, сотруднице Всемирной продовольственной организации, предъявлялись совсем иные требования. Перед тем как отправиться за покупками, она на всякий случай спросила Чарли Купера, на какое жалованье она может рассчитывать. Он назвал цифру, услышав которую, Кейт чуть не ахнула. Произнес он это без тени бравады — сразу было видно, что для него это дело привычное и будничное, как будто в мире нет ни профсоюзов, ни жестокой конкурентности, ни бедности, ни мук голода и ничто не может помешать выплачивать такие бешеные деньги международным чиновникам, этим баловням судьбы, без которых человечество просто не в состоянии обойтись.

Эта организация с ее комиссиями, конференциями и еще черт знает с чем, где все тонет в словесах, — это величайшее надувательство века, кормушка для сотен состоящих при ней бездельников.