Цитаты Илья Стогoff

Как бы красива не была моя могила, долго-то она всё равно не простоит. Тем более что вряд ли найдётся кто-то, кто станет за ней ухаживать. Я ведь видел могилы самых известных жителей планеты, но на могилы собственных бабушек и дедушек не ездил никогда.

Она казалась мне жуткой ошибкой. Уродливой, грубой, необязательной, не имеющей права на существование. Её не должно было быть. Но она была. Рано или поздно смерть пожирает всё на свете. Когда-нибудь сожрёт и меня.

В Хартуме (Судан) я провёл четыре дня. Всё это время меня интересовал вопрос: что за обезображивающие кровоподтёки видны на лицах у местных мужчин?
Потом мне объяснили: это особая мусульманская отметина. Нечто среднее между синяком и мозолью. Доброго мусульманина всегда можно узнать по этой отметине, остающейся на лбу после самозабвенной, с множеством ударом об пол, молитвы. А у кого такой отметины нет, тот, скорее всего, плохой человек. С таким ни одна приличная девушка даже в кино пойти не согласится.

У него другая натура… Есть люди, которые, когда садятся в трамвае на лавочку, начинают елозить задницей, устраиваясь основательней, словно намереваются в трамвае жить. Отчего те, кто оказался рядом, чувствуют неудобство. Такой вот и он…

Все на свете народы гордятся своей историей. Когда сложно, народы оглядываются назад, и становится немного легче. Только русские смотрят всегда лишь в будущее. У русских прошлого нет. Что-то напутано с нашей историей, а что — уже и не разберешься.

— Я буду говорить, Будда, а ты слушай!
Что с твоими глазами, Будда? Почему ты не смотришь на нас? Посмотри, а? Хватит сидеть у себя в нирване! В нирване каждый может… но я-то не в нирване!.. слышишь?.. мне говорили, что ты любишь меня… ты любишь?.. только не спрашивай, люблю ли я… я не умею… ты большой и сильный… а я так… поссать вышел… я не умею любить… you understand?
Все говорят «быть хорошим»! Будто это старт. Как я понимаю — это финиш. До которого добегает один из сотни. Или нет? Если бы у меня был сын-инвалид… ребенок-уродец… я бы не наказывал его, а лечил… сидел бы у его постели… читал бы книжки, учил рисовать… а ты?.. хули ты делаешь в нирване, если я здесь?!. или ты не любишь меня?.. а говорили, ты всех любишь… я тоже хочу… всех… всегда… всем сердцем… научи, а?
Каждое утро я просыпаюсь… решаю жить ХОРОШО… а потом… хрясь!.. всей рожей… в говно… как мне жить, если вокруг одно говно?!. а ты не желаешь даже открыть глаз?!. а?!
<...>
Слышишь меня?! Слезай! Будь рядом! А если нет, то убей меня! Потому что я больше не могу!..
Я прижимал ладони к глазам и орал все громче.
— Я спрашиваю последний раз!.. Ты слышишь меня?!. Не смей молчать!..
И тогда каменный Будда широко распахнул многотонные веки.
И тогда я узнал эти давно знакомые глаза.

Если поставить камеру, которая делала бы единственный кадр в год, то получившееся 10-ти минутное кино было бы страшнее любого Хичкока. В лицо человеку заглянул бы зверь, жрущий города, и, возможно, мы услышали бы хруст и стоны заживо сгрызаемых колонн.

В город белых ночей приезжают смотреть на небо и рано умирать. Остальные столицы к ранней смерти не располагают. В Нью-Йорке, Париже и Москве живут долго и работают напряженно.

Вот представь, что ты женщина и платят тебе только в том случае, если ты родишь. Раз в год тебе надо кого-то родить, а тебя никто не трахает! И как тут зачать, если нет секса? Но при этом ты знаешь: никого не родишь, останешься совсем без денег. И вот ты сидишь и ждёшь, когда ж тебя наконец кто-нибудь поимеет? Кто-то, понимаешь, должен эту женщину трахнуть. Вот всё это вместе и называется вдохновением.

Жить в Петербурге действительно невозможно.
Зато умереть тут — действительно красиво.Место, где люди живут хотя бы несколько столетий, обязательно станет напоминать о смерти. Любое место — необязательно Петербург. Хотя к Петербургу это относится особенно.

Печален для смертных бег времени, и если бы мы знали ту тропку, по которой уходит от нас сегодня, навсегда становясь вчера, то кто бы не вскочил и не побежал воздвигать заставы, лишь бы удержать миг переходящий?
Увы! Как печальны эти думы…