— Арамис спал с королевой. <...>
— И вы этому не помешали?
— Знай я, что он задумал — застрелил бы его. Что сделано, то сделано.
— Почему ты не сказал?
— Чтобы защитить репутацию королевы.
— Тогда не надо было вообще с ней спать.
Без славы мне в Париже не житье.
Вся жизнь прошла — пора судьбой заняться.
Так сколько же вам лет, дитя мое?
Ах, много сударь, много — восемнадцать. Рука твоя тверда? Тверда.
Вот верная черта
Гасконского прославленного стиля.
И я таким же дерзким был когдаПариж узнал гасконца,Париж узнал гасконца,Париж узнал гасконца Де Тревиля.
Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс.
И в ваших жилах тоже есть огонь.
Но умнице фортуне ей богу не до вас,
Пока на белом свете,
Пока на белом свете,
Пока на белом свете
Есть Гасконь.
— Я тоже явился в Париж с тремя экю в кармане, и вызвал бы на дуэль всякого, кто осмелился бы мне сказать, что я не могу купить Лувр!
— У меня есть пять экю!
— Мушкетёр может бежать, но за кем-нибудь, а наоборот — не верю!
— Но их побили вчера вечером. Видели бы вы усмешку его преосвященства, когда он сообщал мне об этом. Я готов был задушить его!
— Сир, не следует сдерживать порывы, которые идут от души!
Люди должны увидеть, что в мире еще осталась справедливость.
— Королевы и за меньшее теряли головы.
— А что до королей, то ни один из них не терял головы за такое преступление.
— Знаете, Тревиль учил меня драться, когда я был юношей. Кажется, я его превзошел.
— … Он забыл все, чему я его учил. Но вот смелости ему всегда было не занимать.
— Вы вышли замуж за герцога лишь затем, чтобы убить его?
— Старик умер от естественных причин.
— А его сын?
— От несколько менее естественных.
— Тревиль, вы хоть иногда попробовали бы льстить. Говорят, это приносит неплохие результаты.
— Я всегда говорил и буду говорить Вашему Величеству только правду.
— За это вы мне и нравитесь. Меня всегда осыпают пустыми комплиментами, хорошо, что при дворе есть хоть один честный человек.
— С ним была женщина, настолько красивая, что я чуть не упал с лошади.
— Блондинка? Похожа на англичанку?
— Да! Хотя англичанок я никогда не встречал.
Самое главное на войне — это война!
— … Опасайтесь всех: друга, брата, любовницы… Особенно любовницы.
Д’Артаньян покраснел.
— Любовницы?.. — машинально повторил он. — А почему, собственно, я должен опасаться любовницы больше, чем кого-либо другого?
— Потому что любовница — одно из любимейших средств кардинала, наиболее быстро действующее из всех: женщина продаст вас за десять пистолей.
— Поверьте мне, в такие предприятия нужно пускаться четверым, чтобы до цели добрался один.
О, женщины, женщины! Узнаю их по романтическому воображению. Все, что окрашено тайной, чарует их…
Тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами.
— Печально все же, — вновь заговорил де Тревиль, — что в такое злосчастное время, как наше, самая чистая жизнь, самая неоспоримая добродетель не может оградить человека от позора и преследований.
