Что такое одержимость? Что же это такое? Безумная страсть? Похоть? Заблуждение? То, что мы должны поглотить? То, что поглощает нас? По-моему, одержимость — это завладение. Безжалостное завладение моими мыслями. Иногда я ему рад, а иной раз это случается помимо моей воли. Вы, наверное, видели новости, где люди игнорируют штормовое предупреждение. Они выходят на пляж, словно ожидая, надеясь, что их накроет волна. Раньше меня удивляло, что с ними не так? Прислушайтесь к предостережению, уходите, будьте благоразумны. И я понял, почему их тянет на берег. Понял причину. Они не могут оторвать взгляд от стены волны прямо перед собой, потому что волна прекрасна, она пьянит, завораживает, это живое воплощение опасности. И этот момент на берегу, этот шанс поиграть с судьбой, проверить, сможешь ли ты выстоять перед опасностью, заглянуть ей в глаза и сказать: «Я могу тебя контролировать. Я могу тебя перехитрить. Я могу подчинить тебя своей воле.» Я проиграл. Каждый раз я говорю себе, что мне это не нужно, что я могу контролировать, могу побороть соблазн, могу управлять своими желаниями. Я проиграл. Ноги сами несут меня на берег.
Цитаты Роберт Шталь
Отцы, которые хотят общаться со своими детьми, никогда не сдаются.
Несмотря на разногласия, родители детей связаны на всю жизнь.
Ностальгия — это прекрасно, но не поможет сбежать от настоящего.
Лейтенант, что обиднее: быть в цепях или знать из-за кого вы в них попали?
Одни преступники носят маски, другие значки полицейских, а третьи даже улыбаются нам с экранов телевизоров.
— Ты запорол операцию, Шталь, не я.
— Эти дикие обвинения там покажутся лишь криком отчаяния.
— Ты сказал, что это дело устроит мою карьеру, а потом переспал со мной, зная, что я буду твоим козлом отпущения?
— В глубине души ты знаешь, что так будет лучше. Ты умна, Молли, но признай, в тебе нет инстинкта убийцы.
— Если в этом отличие между тобой и мной, то слава Богу.
— Люди никогда не перестают разочаровывать.
— Только если не ожидать худшего, даже от самых близких. Есть близкие люди, ради которых ты готов на все?
— У нас у всех они есть.
— Вот от них-то и жди пинка под зад.
— В противном случае бывает одиноко.
Боль бывает либо острой, либо продолжительной, но никогда вместе.
Наши тайны — это наши болезни.
— Что ж, теперь, когда Возняк выполнил свои обязательства, наши отношения могут перерасти в нечто более цивилизованное.
— Это не отношения, если выбор есть только у одного.
Тяжело играть мученика, если причиняешь боль всем окружающим.
Ты когда-нибудь видела, как мотылек кружит над пламенем? Это чистый инстинкт, желание, поглощающее тебя настолько, что его не побороть никакой логикой. Да и зачем? Это прекрасное явление, словно танец, танец на краю погибели. Опасность и боль — все становится неважно, все это теряет значение. А когда ты приблизишься настолько, что почувствуешь жар и жжение, ты осознаешь, что это и есть цель твоей жизни. И потому ты не свернул, потому ты бросаешь себя в пламя, прекратив всякое сопротивление и даешь ему поглотить себя.
— Я просто слушала.
— Её ложь? Все нормально. Она всегда так поступает с хорошими людьми — дезориентирует, заставляет в ней нуждаться, а потом забирает то, что ей нужно и выбрасывает, как мусор.
— Она постоянно думает о тебе, почему ты оставил ее в живых. Слушает запись твоего звонка в службу спасения в тот день снова и снова.
— Ты должна быть очень осторожной, поверь, говорю из своего опыта, Харли Сантос — самовлюбленная психопатка и убийца. И все же, она заставила меня сходить по ней с ума, а тебя сопереживать ей. В этом ее сила. Но вместе, мы сможем использовать это манипулирование, забраться в ее голову, также, как она и заставить сомневаться в собственном здравомыслии. А потом сможем быть свободны.
Надо ценить маленькие прелести жизни, пока можешь. Источники нашей радости, наши отношения, достижения, определяющие нас — все это могут отнять в любую минуту.
Люди меня поражают. Я наблюдал за их поведением. И могу сказать, что почти все окружающие не имеют ни малейшего представления, что ими движет. И мне даже жаль этих скотов, они достигли дна, но так и не поняли сотен вещей, которые могли бы сделать иначе.
Жадность, гордыня, любовь, женщина — вот, что послужило моим падением. Но, как во всех сказках, в этом сладком безумии есть две стороны медали, не так ли? Это «она сказала» и «он сказал». Я понимал, я знал, что быть с ней нерационально. Это было опасно, мягко говоря. Наверное, это было составляющей частью, но однажды меня зацепило. Эта сирена заманила меня на скалистый берег, где она совершила убийство, которое повесила на меня. Она обвиняла меня в том, к чему я не имел отношения, она выставила меня в таком свете, что даже близкие друзья от меня отвернулись. Хуже того, я впустил ее в свои мысли, в свою систему. Если так сделать, отказываешься от контроля. Та часть тебя, что лучше знает, кричит и требует, чтобы ты ушел, но другая часть не позволяет тебе уйти. Это как гравитация — слишком сильное притяжение. Иногда мне кажется, что я постепенно теряю рассудок, его у меня крадут. И все же, каждый раз, когда я ее вижу, я чувствую все тот же прилив, все ту же смесь тошноты и радости.
Наша истинная сущность обнажается, когда мы считаем, что нас никто не видит.
— Джина не заслужила такого исхода.
— Да, она заслуживала лучшего, лучшей жизни. У нее было чистое сердце в потасканном теле.
— Я могу сделать лишь один вывод, даже при наличии такой улики, Харли — ты неприкасаема. Ты врала и использовала наше сотрудничество в своих целях, увела у меня из-под носа миллионы долларов, убила своего бывшего в этой самой комнате — и я не могу этого доказать. Ты позволила Саперштейну умереть, обманывала свою дочь и все сходит тебе с рук.
— И таким образом ты меня наказываешь?
— Харли, сколько раз я тебе говорил, ты не исцелишься, пока не покаешься.