ПОМНИШЬ, У ТЕБЯ БЫЛО СТИХОТВОРЕНИЕ О ТОМ, КАК ТЫ ИДЕШЬ НА БЕРЕГ, СПУСКАЕШЬСЯ С УТЕСА НА ПЛЯЖ И ВИДИШЬ ВНИЗУ ВСЕХ ЭТИХ ВЛЮБЛЕННЫХ, А ТЫ БЫЛ СОВСЕМ ОДИН И ТЕБЕ ЗАХОТЕЛОСЬ СКОРЕЕ УЙТИ, ТЫ УШЕЛ ТАК БЫСТРО, ЧТО ЗАБЫЛ ВНИЗУ СВОИ БАШМАКИ. ЭТО ПРЕКРАСНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ.
это было стихотворение о том, как ТРУДНО НАЙТИ УЕДИНЕНИЕ, но я ему этого не сказал.
Цитаты из книги «История обыкновенного безумия»
— а счастливые люди бывают?
— есть много людей, которые притворяются счастливыми.
— зачем?
— просто им стыдно и страшно, но не хватает духа в этом признаться.
Сосны, сосны, озера и сосны. Свежий воздух. Никаких машин. Мне стало тоскливо. Красоты на меня не действовали. Вот она, жизнь, такая, какой ей надлежало быть, а мне кажется, будто я угодил в тюрьму.
Но, быть может, станет легче, если все мы осознаем, что, быть может, каждый из нас хоть изредка да бывал по отношению к кому-нибудь чумой, только мы об этом не знали. Черт подери, это страшная мысль, но скорей всего верная, и, возможно, она поможет нам выстоять под напором чумы. Идеального человека не существует. Все мы страдаем всевозможными видами безумия и непотребства, о которых сами не имеем понятия, зато о них имеют понятие все остальные. Так разве удержишь нас в рамках?
Если у вас почти не осталось души и вам об этом известно, значит, душа у вас еще есть.
Вся беда интеллектуалов и писателей в том, что они ни черта не чувствуют, кроме собственного комфорта или собственной боли. Что в общем-то, нормально, но грустно.
Плохая литература — как плохая баба: с ней почти ничего нельзя поделать.
Я улегся поудобнее, взял «Войну и мир» Толстого, раскрыл на середине и принялся читать. Ничего не изменилось. Книжонка так и осталась премерзкой.
Произнеся, прошипев довольно избитое и ласковое словцо типа «черт», я выдергиваю из машинки эту страницу. Она ваша.
Во время отсоса все мучения мужика отсасываются из его башки.
Христианские церемонии бракосочетания были мне хорошо знакомы по собственному печальному опыту. А дзен-буддистская церемония очень напоминала христианскую с небольшим добавлением бреда сивой кобылы.
Мне хотелось заплакать, но ничего не вышло. Была лишь страшная досада. Досадный страх, когда хуже себя чувствовать уже невозможно.
Спасение мира начинается со спасения одного-единственного человека; все остальное — претенциозный романтизм и политиканство.
— Справедливость? Нет в Америке справедливости. Существует только одна справедливость. Спроси семью Кеннеди, спроси мертвых, да любого спроси!
Дюк встал с кресла качалки… и достал пушку сорок пятого калибра.
— Вот она. Это и есть единственная справедливость в Америке. Это единственное, что понятно любому.
— Сынок, почему люди хотят ударить нас своими машинами?
— Это потому, что они несчастливы, мама, а несчастным людям нравится портить вещи.
Она была приятней декабрьского загара, красивей шестерки белых коней, скачущих по низкому зеленеющему холму. Такие мысли пришли ему в голову. Они начали причинять ему боль. Он поспешно улизнул. Но дверь закрыл очень тихо.
Буковски плакал в дешевых ночлежках, Буковски не умеет одеваться, Буковски не умеет разговаривать, Буковски боится женщин, у Буковски слабый желудок… Буковски не воевал. Буковски стар и уже сорок пять лет не запускал бумажного змея; будь Буковски обезьяной, его бы взашей выгнали из племени… Зато Буковски очень аккуратно блюет и при мне никогда не ссал на пол. Как видите, я все-таки наделен некоторым шармом.
Можно оказаться на самом дне, после чего наверняка отыщется новое.
— Это свободная страна, я…
— Это не свободная страна — тут все продается, покупается, и всему есть владелец.
Среди миллионов женщин вам нет-нет да и попадается на глаза одна, которая выворачивает вам душу.