Предостерегая себя от великодушных порывов: ведь мне частенько приходилось наблюдать, что если самому благодетелю и не вредит благодеяние, то для того, кому оно оказано, подобная милость бывает гибельной.
Цитаты из книги «Гобсек»
Признательность — это долг, который дети не очень охотно принимают по наследству от родителей.
Средства к действию сливаются с его результатами: никогда не удастся разграничить душу и плотские чувства, дух и материю.
Молодые женщины могут по наклонной плоскости скатиться в пропасть. Достаточно иной раз кадрили на балу, романса, спетого за фортепьяно, загородной прогулки, чтобы за ними последовало непоправимое несчастье. К нему стремятся сами, поддавшись опрометчивому легкомыслию юности! А лишь только женщина перейдет известные границы, она неизменно попадает в руки трёх фурий, имя которых — позор, раскаяние, нищета, и тогда…
Я спросил у него, какие соображения заставили его брать с меня огромные проценты и почему он, желая помочь мне, своему другу, не позволил себе оказать это благодеяние совершенно бескорыстно. «Сын мой, я избавил тебя от признательности, я дал тебе право считать, что ты мне ничем не обязан. И поэтому мы с тобой лучшие в мире друзья».
Разве можно судить хоть грош человеку, у которого долгов на триста тысяч франков, а за душой ни сантима?
А разве могут отказать в чем-либо тому, у кого на руках мешок с золотом?
Я владею миром, не утомляя себя, а мир не имеет надо мной ни малейшей власти.
Я люблю пачкать грязными башмаками ковры у богатых людей — не из мелкого самолюбия, а чтобы дать почувствовать когтистую лапу Неотвратимости.
Плати за всю эту роскошь, плати за свой титул, плати за свое счастье, за все исключительные преимущества, которыми ты пользуешься, — мысленно говорит Гобсек графине де Ресто. – Для охраны своего добра богачи изобрели трибуналы, судей, гильотину, к которой, как мотыльки на гибельный огонь, сами устремляются глупцы. Но для вас, для людей, которые спят на шелку и шелком укрываются, существует кое-что иное: укоры совести, скрежет зубовный, скрываемый улыбкой, химеры с львиной пастью, вонзающие клыки вам в сердце.
Вы глядите на горящие головни в камине и видите в огоньках женские лица, а я вижу только угли. Вы всему верите, а я ничему не верю.
Если человечность, общение меж людьми считать своего рода религией, то Гобсека можно было назвать атеистом.
Куда ухожу — не знаю, но ухожу отсюда.
Больше я о себе говорить не буду: счастливый человек тема нестерпимо скучная.
Эта девушка казалась феей одиночества.
— Так вы иногда и развлекаетесь?
— А по-твоему только тот поэт, кто печатает свои стихи?
Женщины всегда ненавидят тех, перед кем им приходится краснеть.
Иной раз два врага проявляют такую же проницательность, такую же силу внутреннего зрения, как двое влюбленных, читающих в душе друг у друга.
— Если вы хоть словом обмолвитесь обо всём этом, господа, прольётся ваша или моя кровь.
— Аминь! — ответил ему Гобсек, пряча пистолеты. — Чтобы пролить свою кровь, надо её иметь, милый мой, а у тебя в жилах вместо крови грязь.
Неужели всё сводится к деньгам?