В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается.
Цитаты из книги «Уединенное»
Литература вся празднословие… Почти вся… Исключений убийственно мало…
Мне собственно противны те недостатки, которых я не имею. Но мои собственные недостатки, когда я их встречаю в других, нисколько не противны. И я бы их никогда не осудил.
Вот граница всякого суждения, т. е. что оно «компетентно» или «некомпетентно»; на сколько «на него можно положиться». Все мы «с хвостиками», но обращенными в разные стороны.
Слава — змея. Да не коснется никогда меня ее укус.
Душа есть страсть.
И отсюда отдаленно и высоко: «Аз есмь огнь поедающий» (Бог о Себе в Библии).
Отсюда же: талант нарастает, когда нарастает страсть. Талант есть страсть.
Вечно мечтает, и всегда одна мысль: — как бы уклониться от работы.
Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости.
Кто любит народ русский — не может не любить церкви. Потому что народ и его церковь — одно. И только у русских это — одно.
Сколько прекрасного встретишь в человеке, где и не ожидаешь.
И сколько порочного, — и тоже где не ожидаешь.
А голодные так голодны, и всё-таки революция права. Но она права не идеологически, а как натиск, как воля, как отчаяние. «Я не святой и, может быть, хуже тебя: но я волк, голодный и ловкий, да и голод дал мне храбрость; а ты тысячу лет — вол, и если когда-то имел рога и копыта, чтобы убить меня, то теперь — стар, расслаблен, и вот я съем тебя». Революция и «старый строй» — это просто «дряхлость» и «ещё крепкие силы». Но это — не идея, ни в каком случае — не идея. <...> Да. Но мечтатель отходит в сторону: потому что даже больше, чем пищу, — он любит мечту свою. А в революции — ничего для мечты. И вот, может, лишь оттого, что в ней — ничего для мечты, она не удастся. «Битой посуды будет много», но «нового здания не выстроится». Ибо строит тот один, кто способен к изнуряющей мечте; строит Микеланджело, Лeoнардо-да-Винчи: но революция всем им «покажет прозаический кукиш» и задушит еще в младенчестве, лет 11-13, когда у них вдруг окажется «своё на душе». «А, вы — гордецы: не хотите с нами смешиваться, делиться, откровенничать… Имеете какую-то свою душу, не общую душу… Коллектив, давший жизнь родителям вашим и вам, — ибо без коллектива они и вы подохли бы с голоду — теперь берёт свое назад. Умрите». И «новое здание», с чертами ослиного в себе, повалится в третьем-четвертом поколении.
Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию.
Печать — это пулемёт, из которого стреляет идиотический унтер. И скольких Дон-Кихотов он перестреляет, пока они доберутся до него. Да и вовсе не доберутся никогда.
Finis и могила.
Церковь есть единственно поэтическое, единственно глубокое на земле. Боже, какое безумие было, что лет 11 я делал все усилия, чтобы её разрушить. И как хорошо, что не удалось. Да чем была бы земля без церкви? Вдруг обессмыслилась бы и похолодела.
Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может только «сделать из себя писателя». Но он не писатель…
Живи каждый день так, как бы ты жил всю жизнь именно для этого дня.
Правда выше солнца, выше неба, выше бога: ибо если и бог начинался бы не с правды – он – не бог, и небо – трясина, и солнце – медная посуда.
Всякая любовь прекрасна. И только она одна и прекрасна.
Потому что на земле единственное «в себе самом истинное» – это любовь.Любовь исключает ложь: первое «я солгал» означает: «я уже не люблю», «я меньше люблю».
Гаснет любовь – и гаснет истина. Поэтому «истинствовать на земле» значит постоянно и истинно любить.
Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и ангел слез. И их вечное пререкание — моя жизнь.