Гнев порабощает и унижает даже достойнейшего человека.
164 красивые цитаты про унижение
Унижает человека именно ложь.
Приветствовали вы мои сужденья,
Когда я пел: «Презри ханжей презренье,
Пред сильным мира оставайся смел,
От слабого не требуй униженья!»
Когда же сам я начал жить, как пел,
Мое вы осмеяли поведенье!
Унижать других гораздо худший вид гордыни, чем превозносить себя не по заслугам.
Определённой категории людей кажется, что если ты кого-то жёстко унизил, грубо говоря, положил на лопатки и растоптал, то это круто. Круче другое. Круче дать понять человеку, что он всё-таки человек; что у него должны быть хотя бы остаточные признаки разума; что можно задумываться над тем, что делаешь; что можно пытаться понять что-то, чего ты сейчас не понимаешь, по причине того, что ты живёшь в клетке своих стереотипов. В квадратной клетке своих стереотипов.
… Я никогда не думала, что наступит день, когда я буду так унижена…
— Чего вы от нас ждёте?! Мы люди! Я знаю, что остальной мир может так и не думает, но когда нас задирают, бросают в нас всякий хлам и выкидывают в мусорный бак, а затем говорят, что мы «лузеры с глупыми мечтами» — это, блин, больно. И мы должны поставить другую щёку и быть выше всего этого, говоря себе, что эти мечты, и то, как сильно мы трудимся, делают нас лучше, чем они? Но чертовски трудно осознавать то, что они всегда выигрывают.
— Я понимаю, как тебя это расстраивает…
— Нет! Не понимаете! И не надо говорить чепуху, типа «всё будет лучше», потому что я хочу, чтобы было лучше прямо сейчас! Я хочу сделать им больно так, как они сделали нам. Даже хуже… Я хочу, чтобы они чувствовали мою боль, потому что, честно говоря, это всё, что у меня есть!
Почему женщины терпят боль ради мужчин: кланяются им, превращают себя в кукл для их удовольствия? Зачем мы затягиваем себя в корсеты и ходим на каблуках, становимся рабынями в браке, теряя последнее самоуважение?… И какова награда за это? Пощечины, нас тыкают лицом в подушку. А как болит промежность после того, как вы вскарабкиваетесь на нас, придавливая нас своими жирными телесами! Вы тащите нас в подворотни, дружок, и нагибаете нас за два шиллинга, или же избиваете до полусмерти, пока кровь не польется из носа, изо рта или между ног!.. Никогда я не преклонюсь перед мужчиной. Теперь они будут преклонятся предо мной.
Не цепляйтесь за любовь, что унижает,
Превращая вас в безропотных рабов…
Настоящая любовь не допускает,
Хоть и сладких, тем не менее, оков…
Уничтожит вашу личность подчинённость,
И спалит дотла, когда угаснет страсть…
Не любовь там правит бал, а извращённость,
Где в цене повиновение и власть…
Даже в самом добром снисхождении всегда присутствует толика унижения.
Стремление возвыситься — начало унизительного падения вниз.
Унижение — страшнее голода!
Доказывать храбрость, унижая тех, кто физически слабее, — это низко и вызывает лишь жалость и отвращение.
Тонкость грани собственного достоинства с гордыней прямо пропорциональна тонкости грани между терпением и унижением.
Инга, когда женщину унижают дома, самое страшное даже не то, что ее муж ведет себя как монстр, а то, что женщина не может получить никакой поддержки от других людей. Ей говорят: «Ты сама виновата, ты такого себе выбрала». Её убеждают: «Потерпи, все терпят, и ты тоже промолчи». Ей говорят: «Изменись сама, и тогда изменится он». Лада, мы не волшебницы, мы просто люди. Мы можем хорошо воспитать собственных детей. Но не можем переделать наших мужей – они не наши дети, а чужие, уже выросшие и сформировавшиеся дети, ставшие взрослыми, которых нам не переделать. Они – продукт среды и воспитания своих родителей. Мы не можем поменять их личную историю одним щелчком пальцев. Человек может измениться и стать мудрее и добрее. Безусловно, может! Но только если он сам захочет этого. А если мы хотим за него, ничего не поменяется. Он останется собой, потому что ему это удобно.
Я прекрасно знаю, кто я и что я, – снова прервал ее поручик. – Я из тех, кому люди плюют на руки, когда работает, и в тарелку, когда ест. Я из тех, кто глотает шпаги и мрак, сигает из огня в полымя, а моя левая нога не желает добра правой. В одном кармане у меня растет пшеница, в другом – трава, душу свою ношу в носу, а все меня учат чихать. У отца моего только иногда облако набегает на солнце, а мне то дождь льет в миску, то снег валит в кровать. Я из тех, кто вилкой чешется и ножи в землю сажает да растит зубы, потому что ложки у меня не растут, пока я ем…
Знать, что где-то далеко одни люди мучают других, подвергая их всякого рода развращению, бесчеловечным унижениям и страданиям, или в продолжение трех месяцев видеть беспрестанно это развращение и мучительство одних людей другими — это совсем другое. И Нехлюдов испытывал это. Он не раз в продолжение этих трех месяцев спрашивал себя: «Я ли сумасшедший, что вижу то, чего другие не видят, или сумасшедшие те, которые производят то, что я вижу?» Но люди (и их было так много) производили то, что его так удивляло и ужасало, с такой спокойной уверенностью в том, что это не только так надо, но что то, что они делают, очень важное и полезное дело, — что трудно было признать всех этих людей сумасшедшими; себя же сумасшедшим он не мог признать, потому что сознавал ясность своей мысли. И потому постоянно находился в недоумении.
Молодые редко признают свою неправоту, особенно если их унизили.
Королевский сын? Я разочарован. После всего, что мы пережили вместе, ты с готовностью веришь лжи, которую я же и распространил? Эта чушь предназначалась для болванов на улицах, но болваны во дворцах, оказывается, так же легко глотают сладкую чепуху. Я купил тебя у шлюхи. Ты стоил мне шесть марок. Она просила двадцать, но я хорошо торговался.
Вот так. Все было прекрасно, пока они могли смеяться надо мной и чувствовать себя умниками за мой счет, но теперь они оказались ниже кретина, над которым вдоволь поиздевались в свое время. Удивительным ростом своих способностей я заставил их «я» сильно уменьшиться в размерах и вытащил на свет божий все их недостатки. Я предал их, и за это они возненавидели меня.