Тоже мне… Охреневшие всех стран, соединяйтесь!
Цитаты Владимир Рудольфович Соловьев
Статус великой державы определяется вовсе не ее экономикой, а возможностью уничтожить весь мир.
Ведь наша история вся литературна. Для нас что Пугачев, что война 1812 года — это через Пушкина, Лермонтова, Толстого. Для нас страшная Крымская война — тоже через Толстого. Для нас — через «Слово о полку Игореве», через литературу мы начинаем любить и понимать свою историю. Именно поэтому основной удар нам наносят в мягкое подбрюшье, туда, где формировался советский человек, русский человек — в образование.
Мат не делает тебя журналистом.
Вопрос не в том, с какой скоростью мы можем перебросить войска. Мы говорим о другом. Если мы осознаем вызовы ближайшего времени, то мы должны рассчитывать свои силы и возможности. Это значит, что мы сегодня должны планировать то, что будет в нашей стране через 10-20-30 лет. И не только планировать. Это значит, что мы должны закладывать заводы, готовить специалистов, заниматься материаловедением, мы должны вкладывать в науку, в том числе в военную науку. Это значит, что сам подход к строительству экономики и к организации того, что раньше называлось народным хозяйством должен осуществляться, исходя из политических задач и стратегического планирования, которое должно быть. Такая страна как Россия не может существовать как бабочка однодневка. Она не может жить планами одного дня. Такая страна как Россия должна жить планами минимум 50-100 лет. Мы должны понимать, куда и как мы идем. Мы должны очертить зону наших геополитических интересов и рассчитать силы и средства, которые необходимы для выполнения поставленных политических задач. А это меняет весь внутренний уклад, весь подход к планированию. Не когда мы говорим: мы сейчас дадим такой экономический рост — 2%. Какие два процента? Они не дадут возможности ничего решать. Ой, нет, мы не должны испугать западников. Мы должны понравиться этим, ой, мы должны понравиться этим, не надо дополнительных денег на оборонку… Это чушь! Мы должны понять: время, когда все вокруг друзья — к сожалению стремительно заканчивается. Есть конкретные вызовы. Никто не будет вести вчерашних войн. Нынешние войны, судя по всему, будут скоротечными, жесткими, требующими высочайшего уровня готовности. В том числе и технической. Мало придумать. Надо еще произвести в достаточном количестве для решения поставленных задач. А это не вернется в один момент. И вся проданная нефть не купит на Западе необходимой техники. Это должно быть произведено здесь, нашими людьми, которые должны получать за это достойные зарплаты. Это совсем другой подход.
Просто мне полковник Мамаев, который возглавлял военную кафедру в институте стали и сплавов, говорил: «Повезло вам, вы — танкисты! Весь мир посмо́трите!».
Уже в июне этого года Россия может выйти из Совета Европы. Мы не платим и не собираемся платить за то, что нас лишили права голоса. Ну и что мы теряем уходя? Членство в формальных структурах и регулярные политизированные решения суда по правам человека. Направленные, конечно, против нас. Генсек Ягланд резко поменял мнение. Он призвал вернуть полноценное членство России в ПАСЕ. Он считает, что если Москва уйдет окончательно, в Европе появится новая разделительная черта, и они увидят другую Россию, а россияне не будут иметь возможности обжаловать решения российских судов в ЕСПЧ, и это нанесет удар по защите их прав, как считает Ягланд. На самом деле они увидят другую Европу, а Россия останется той же. Не до конца ясно чего они хотят больше — наших денег или снова услышать мнение нашей делегации, которое во многом им противоречит.
Главный вопрос не в них. Украинская делегация бьется в истерике с криком: Русских не пускать! Немцы якобы страшно наорали на украинцев, отчего украинцы чуть не заплакали с криком: это вы нахватались у Путина таких страшных и обидных слов. Но это сути не меняет. Главный вопрос: мы-то чего хотим? Мы чего увидим? Нам говорят: вот, добро пожаловать в европейскую семью, покайтесь, все отдайте, приползите на коленях, и скажите, что вы были не правы. А главное дайте денег! Хотя и деньги вроде небольшие. А главное я не могу понять: а с чего эти люди решили, что эти люди имеют право нам указывать, как нам жить. Я тут прочитал какого-то шведа. Который начинает через губу нам как дикарям объяснять, что и как мы должны делать. Это те же страны, которые уничтожили Югославию, нам через губу начинают нам рассказывать, что мы себя не так ведем? А мы на полном серьезе как в 90-е говорим: ой, а скажите что-нибудь еще, ой, спасибо, что дураков научили, спасибо, баре, дураки-то мы дураки были!
Я не согласен с Андреем, который произнес фразу о том, куда мы идем. Куда мы идем, мало кто знает. И куда мы придем, никто не знает.
— Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах [реплика Вл. Соловьева]
— Как мы идем — вот это очень важный момент. По поводу базовых ценностей. Небезразличие — одна из базовых ценностей. Конечно семья, и много еще каких реальных вещей… Они как правило при рождении и при похоронах очень чувствуются. Они еще чувствуются, когда я задаю вопрос русскоговорящим: если завтра начнется третья мировая, ты какой китель наденешь — вермахта, или все-таки вернешься? Молчат. Не хотят отвечать. Если беда придет — мы вместе? Или доллары будем отсчитывать? Комфортность будем создавать? Да, мне хочется жить богато. Но постучаться в дверь, и чтобы тебе кровь сдали… Или хлебом поделились. Это — коллективная ценность. Ее пробовали разрушить неоднократно. Небезразличие — ценность, которую я не вижу на западе.
Для вас, Андрей [Окара], идея спасения и русского ковчега есть идея изоляционизма. Она не есть идея изоляционизма. Ной ни в коей мере не был изоляционистом. Ной спасал праведное человечество. Поэтому идея русского ковчега не подразумевает это состояние, а как раз дает надежду на спасение. Если бы мы были изоляционистами, мы бы Грузию не спасали, мы бы не обратили внимания на Сирию, мы бы не спасли два миллиона несчастных в Крыму, мы бы не обеспечили возможность проживания четырёх миллионов несчастных в Донбассе.
Всё как обычно: подкуп, шантаж, угроза убийством…
Я не согласен, что раздел и линия фронта новой холодной войны будут именно такими (экономика, фейковая война, упыри). Мне кажется, что основной фронт, на котором развяжутся сражения, будет фронт науки и технологий. Потому что технологические прорывы, которые сейчас произойдут, качественно могут вывести ряд стран в совершенно новый способ воспроизводства. И тех, кто останется на другом уровне, не будет уже никаких шансов догнать, по крайней мере, в ближайшие 10-20-30 лет. Поэтому нам необходимо понять, что сейчас будущее страны зависит от науки, от ученых, от борьбы за молодое поколение ученых и за технологические и научные прорывы. Но этим должны заниматься не бухгалтеры и не псевдо-экономисты.
Всё хорошо, нас по-прежнему не любят!
Волнительно задавать вопрос президенту? Меняется ли внутреннее ощущение? С одной стороны вы все время рядом сидите, и вдруг вам говорят: «Ваш вопрос». И время начинает течь по-другому. Возникает ощущение внутренней собранности?
— Ты же знаешь свою личную историю.
— Я не знаю свою личную историю даже близко. Я про себя так много читаю, что мне кажется, я не знаю свою историю.
Любое художественное произведение по своей природе не может и не должно быть документальным. Это всегда осмысление исторических событий. Поэтому понятие правды выглядит на совершенно ином уровне и ином понимании. Но сам факт, что пытаются через любимые российским блогером окна овертона внедрить в массовое сознание, что не те мы, не такие мы.
Надо отметить, что правду не знает никто и никогда. По определению. Она просто совершенно иная. И когда мы говорим о некоей правде, мы должны четко осознавать, что правда — поколенческая. И не случайно каждое поколение понимает правду по-своему. Воспринимает по-своему. И это непростой вопрос. Потому что фильмы, которые казались правдивыми, четкими и ясными одному поколению, сейчас не будут восприниматься. Правда всегда идет через восприятие. Потому что понятие правды очень субъективировано. Мы не можем показать документальный набор фактов и сказать, что это — правда. Потому что правда — в трактовках.Нет у нас понятия нарратива и не собираемся мы выстраивать то, что нравится американцам. У нас другая культура. У нас это — воспоминания фронтовиков. Мы не стремимся соответствовать вашему, американцы, представлению о нас. И на правду только мы имеем полнейшие права. Потому что мы заплатили за это самую страшную цену.
Правда о войне крайне простая. Она есть. И этот критерий правды применим к любому фильму. Правда звучит так: мы — народ-победитель, мы спасли мир от абсолютного зла, от нацистской страшной чумы, и никто никогда эту историческую правду не сможет изменить. Мы — народ-освободитель.
Не может быть никаких иллюзий, что если ты уступаешь, то захватчик остановится.
— Мы как народ всегда занимаемся самокопанием. И, наверное, это является очень важной нашей частью. Для того, чтобы не свернуть в привычную колею. Но здесь, мне кажется, очень важно отойти от литературных образов и перейти к изучению документов. Почему? Потому что та эпоха создавала такие литературные документы, которые восхваляли террор и говорили, как прекрасен террор и как прекрасна классовая борьба.
— Они были не талантливы…
— Мы сейчас, с позиций своего времени начинаем говорить, что это было талантливо, а это — нет. В свое время и Мережковский был гораздо талантливей Толстого. Хотя сейчас очевидно, что даже невозможно сравнивать таланты Толстого и Мережковского. Иногда надо успокоиться и внимательно изучать документы. И делать выводы и вносить их в Конституцию и в систему управления государством.
Надо говорить не только о колбасе и мясе. Надо говорить о сущностных вещах. Потому что без великого проекта сам смысл существования России в таких климатических и географических условиях кажется более чем странным.
[средневековое правосудие в отношении женщин]
Если рыжая, с зелёными глазами — в прорубь. Если выплыла — ведьма, а не выплыла… нехорошо как получилось.
— Прочитал новую книжку. Рекомендую. Некто Вудворд. Называется «Страх». Человек, который в близком узком кругу Трампа. Есть предисловие, что он все-таки сочувствует демократам. Хорошо, пусть сочувствует. Но если даже пятьдесят процентов того, что он пишет — правда, то в принципе там полный бардак. В администрации Трампа полный бардак. Меня особенно позабавили такие пассажи. Обсуждается вопрос введения пошлин на антибиотики. Трамп хочет ввести. Ему говорят: слушайте, если мы введем пошлины на антибиотики, вы лишите американцев пенициллина, потому что оказывается Америка ничего не выпускает. Оказывается, антибиотики вообще не производятся в Америке. Они все уже вывели давно за рубеж, и то, что потребляют американцы… Это пишет человек, который находится в американской власти. Второе. Оказывается главные противники пошлины на американскую сталь — американские автомобильные компании. Потому что они — главный потребитель американской стали. Я уже говорил, что это — аналог советской перестройки, того, что происходило в недрах советской системы, особенно после 1989 года. <...> Власть абсолютно не контролировала ситуацию. У меня ощущение, что то же самое происходит в США. <...> Происходит ситуация, в которой финансовая олигархия, финансовые глобалисты конфликтуют с реальной Америкой. Которую представляет Трамп. Как у нас в свое время Горбачев. Он чувствует, что необходимы перемены. Когда он пришел, он был полностью поддержан советским народом. Все хотели этих перемен. Но весь вопрос был в том, что было непонятно, и никто не знал, как их делать. То же самое и с Трампом.
— Надо Чубайса послать. Он точно не знает что делать, зато доведет дело до цугундера. Забьет последний гвоздь в крышку капитализма.
— Америка — страна с огромной ядерной мощью. И хаос внутри ее политической системы, конечно, представляет опасность. Потому что никто не знает, чем это закончится.